Мы завязали узелки и ждём.
— Павло, возьми ещё двух хлопцев, отведи этих на станцию, там жандарму отдашь.
Под конвоем трёх стражников мы тащились под жарким солнцем вдоль полотна железной дороги. Во рту высохло, губы потрескались, налитые свищом ноги еле передвигались. Отдыхать нам не давали. К полудню мы добрели до станции. Нас заперли в жандармской комнате. Через некоторое время дверь отворилась, и жандарм впустил торговку, которая поставила на стоп молоко и хлеб.
— Жандарм, а добрая душа, — в восхищении выпалил Виктор комплимент жандарму. — Сколько, бабка, стоит?
— Шесть копеек молоко да две копейки хлеб.
— На, благодетельница, получай. — Мы стали есть и с жадностью по очереди тянули прямо из крынки через край молоко. Когда покончили с едой, жандарм выпроводил торговку и сел за стол.
— Ну, давайте паспорта и говорите, зачем вы на мельницу забрели.
— Мы безработные, работу ищем, затем и на мельницу пошли. Вот и паспорта наши…
— Покажите ваши вещи. — Он поверхностно осмотрел наши узелки, потом постучал в стенку. Вошёл второй жандарм.
— Что, поймал?
— Стражники привели. Таскают кого ни попало. Ты, Василий Иванович, довези их до Курска и пусти их там на все четыре стороны. А вы, если появитесь в нашем районе, — упрячем.
— Чего нам появляться-то? Везите дальше. Места хватит. Чай, и там молоком кормят, — не унимался Виктор.
Через полчаса пришёл поезд. Мы подхватили свои узелки, в сопровождении Василия Ивановича пошли в вагон и уместились в служебном купе. Нас обоих жандарм посадил на нижней полке, а сам забрался на верхнюю и лёг стать.
— Не сбежите? — спросил он, свесив с полки голову.
В Курске нас высадили из вагона. Денег у нас на руках было два рубля. На Самару ехать надо было через Воронеж. Мы решили опять двинуться пешком и дорогой цепляться за товарные поезда. На подъёме влезли в пустой вагон. Закрылись и легли спать. Проснулись мы ночью, открыли дверь. Вдали сверкало много огней. Кажется, Воронеж. Медленно же мы двигаемся.
— Наверное, на станциях отстаивались. Похоже, мы как будто не вперёд, а назад едем, — заметил Виктор.
— Это тебе со сна кажется.
Наконец подъехали к станции. Вагоны тихо плывут мимо перрона.
— Саратов! Вот-те фунт.
В Саратове мы решительно сели на мель: денег мало, явки нет, от Самары укатили солидно. Пошли пошляться по городу. Купили хлеба, печёнки и пошли на берег завтракать. По берегу в разных позах сидели и лежали крючники — не грузчики, а именно крючники: сутулые, грязные, с огромными крепкими кистями рук, они были как бы люди другой, необыкновенной циклопической породы. Потом я убедится, что по всей Волге тип крючника был такой же необыкновенный. Позавтракав, мы стали раздумывать, как бы нам добраться до Самары. У меня было пальто в роде полусезонного и ещё доброе, у Виктора только тужурка, с порванной подкладкой. Решили моё пальто загнать на барахолке. Дали нам за него шесть рублей.
Пошли на пристань.
— Сколько стоит билет до Самары?
Кассир посмотрел на нас через очки:
— Четыре восемьдесят.
— Идём к капитану, попросим: может, скинет.
Мысль была явно нереальна, но я решил попробовать — может, подвезёт. Поднялись на пароход, спросили матроса, где капитан.
— Вон на мостике. Я поднялся на мостик.
— Здравствуйте, господин капитан.
Капитан молча посмотрел на меня и ничего не ответил.
— Мы к вам с просьбой: мы не имеем работы, а денег у нас семь рублей. Нужно доехать до Самары. Сделайте скидку.
— Нельзя.
— Мы поможем работать в пути.
— Работать? А что ты умеешь делать?
— Я — электромонтёр, а товарищ — слесарь…
— Электромонтёр? Электричество можешь поправить?
— Могу.
— Всю ночь без огня шли: монтёра не найдут никак. А ну посмотри и скажи. Справишь — обоих даром довезу и обед дам.
— Не надо смотреть — исправлю. Своё дело знаю хорошо.
— Ну, смотри. Иди и скажи, что будет нужно. Пока стоим, можно купить.
Я осмотрел динамомашину, испробовал на лампу — работает. Провозившись часа два, пустили свет.
— Здорово! Вот молодцы. Кок, накорми их! Боцман, отходим…
Поплыли. Медленно уходили назад низкие берега. Саратов сначала покрылся дымкой, потом исчез.
Хорошо было на душе: ехали легально, голод не терзал желудка, с приволжских лугов тянуло вечерней прохладой. Когда-то бесстрашные ушкуйники бороздили мутные воды Волги и смолили бороды воеводам. Теперь тихая Волга мирно катила свои воды в Каспий. Только пароходные колёса глухо ухали по воде, а свистки эхом разносились «по окрестным берегам». Как в мареве, всплывают картины прошлого и гаснут. Канула в историю разгульная вольница. Теперь не то: Волга занята делом, ей не до баловства.