— Идём, старший велел в канцелярию.
Пришлось идти. Под конвоем верхового стражника мы шествуем мимо завода. Рабочие, только-что окончившие работу, разглядывали нас с любопытством.
— Чего это их зацапали?
— Беспаспортные, должно быть.
Пришли в канцелярию. За столом сидит урядник.
— Откуда, пташки?
— Из Самары.
— Зачем?
— Работы ищем.
— Документы смотрел? — обратился он к старшему.
— Смотрел. В порядке кажись.
— Давайте!
Мы подали наши документы. Он внимательно просмотрел их и вернул нам обратно.
— Что в котомках?
— Известно что: бельё, хлеб.
— А ну, посмотрите, — обратился он к стражникам. Сняли с нас наши котомки, стражник запустил туда свою лапищу и извлёк целую кипу прокламаций. Второй тоже. Так они, не торопясь, выпотрошили обе наши котомки, навалив на пол пруду разной литературы. Урядник глядел на кучу, вытаращив глаза.
— Вот так бельё! — вскрикнул он и стремительно выскочил из-за стола. Нагнувшись над кучей, он стал с любопытством рассматривать литературу.
— Смотри, и «барышни» есть. Он с торжеством поднял кверху пачку прокламаций.
— Пахомов, две тройки мигом!
Один из стражников выбежал из канцелярии, по-видимому выполнять приказ. Урядник как будто забыл про нас, извлёк ив груды книг ещё и ещё прокламации и читал вслух заголовки.
— «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Что же это — всего мира значит? — говорил он вслух, ни к кому не обращаясь.
— Забастовочку, значит, устраивать? — обратился он уже прямо к нам.
— Зачем забастовку? Мы это на всякий случай. Продать хотели, — спокойно ответил ему Виктор.
— Продать? — удивлённо спросил урядник. — Где это видано, чтобы прокламациями торговали? Городишь, парень.
— Готово, господин урядник, — громко оказал вошедший стражник.
К канцелярии подкатили две тройки, запряжённые в большие фаэтоны.
— Едем к приставу, там разберут. — Стражники уложили в котомки всю нашу литературу, связали нам назад руки и посадили в экипажи. Со мной сел урядник, с Виктором стражник. Двенадцать человек верховых окружили наш поезд, и мы вихрем помчались куда-то через горы, лесами.
Ехали часа два по склону горы. С обеих сторон надвигался дремучий лес. «Хлопнут, — думал я, — и никто не спросит».
— Почему вы этой дорогой везёте?
— Ближе. А потом здесь людей меньше. Там любопытствовать будут.
— Что же, вы людей боитесь?
— Не боимся, а приказ есть — лишнего шума не делать, чтобы разговоров не было.
Когда приехали в Усть-Катаз, было уже темно. Нас сейчас же посадили в каталажку. Стражник спросил, есть ли у нас деньги и предложил купить нам поесть.
Мы дали ему немного денег, и он принёс нам колбасы и хлеба, а потом дал кипятку. Мы с удовольствием поели и растянулись на грязных нарах. Виктор вдруг расхохотался.
— Ну, и везёт же нам: по Волге нас бесплатно везли и здесь на тройках. Пожалуй, так губернатора не возят.
— Как дальше повезут… Хорошо, что карательного отряда нет. Недалеко бы уехали. В камеру к нам зашёл пристав.
— Здравствуйте, господа агитаторы.
Мы молча ждали, что будет дальше.
— Если что вам понадобится купить, дайте стражнику денег — купит. Я вас допрашивать не буду: завтра утром сдаю дела новому приставу. Ему вам придётся отвечать, — проговорил он как бы с сожалением.
На другой день вас вызвал пристав и стал расспрашивать, но мы сразу же ему заявили, что, собственно, опрашивать ему нас не о чем.
— Да, да… По вашей литературе и так ясно. Что тут говорить?
Пристав любовно перебирал брошюры, прокламации и искоса поглядывал на нас, потом из груды прокламаций вынул программу нашей партии, отпечатанную на белом шёлке, которую поднесли мне керченские наборщики.
— Социал-демократы, значит. Ну, это не так страшно. Я знаю: социал-демократы убийств не признают.
Мы сидели молча и ждали. Потом пристав поднялся. Поднялись и мы.
— Знаете что, господа; я только сегодня принял мой стан и человек ещё новый. Мне не хотелось бы первые дни моей службы омрачать посылкой вас в тюрьму. Поэтому я предлагаю вам выехать отсюда, но не в сторону Уфы, а туда, в Сибирь. А чтобы вы меня не обманули, я пошлю с вами двух стражников, которые проводят вас станций четыре-пять.
Мы, понятно, возражать не стали, только я обратился к любезному приставу с просьбой вернуть мне программу на шёлковом лоскутке.
— Ну, нет. Вы ещё где-нибудь с ней попадётесь. Пускай лучше она останется у меня.