Через полчаса мы в сопровождении двух стражников катили в поезде по направлению к Сибири. Станции через четыре стражники вышли из поезда и остались. Мы проехали ещё станции три.
Я написал письмо уфимскому комитету. Решили, что Герман повезёт его в Уфу, а я поеду до Кургана и буду ждать его там. Герман через три дня приехал в Курган. Мы встретились на вокзале. Оказалось, что мы уже являемся четвёртыми, которые пытались проникнуть в Катав-Ивановский завод. Предыдущие все провалились и сидят в тюрьме, а мы счастливо отделались. В Уфе Герману дали ещё немного денег и явку в сибирский союз в Красноярск.
Нижнеудинские солдатские митинги
Секретарём сибирского союза в то время был «Николай большой». Он мне сообщил, что все сибирские железнодорожные партийные организации разгромлены, что публика ещё не очухалась и что теперь приступают к восстановлению организации. Мне он предложил поехать в Нижнеудинск наладить там партийную организацию, и, кстати, попробовать наладить работу среди артиллеристов, которые были там расквартированы.
Получив связи, мы поехали в Нижнеудонск.
В Нижнеудинске я нашёл небольшую группу партийцев, которые не решались начинать работу. Нужно было проверить настроение рабочих. Решили созвать небольшое собрание надёжных рабочих и за их счёт увеличить состав организации. Собралось человек шестьдесят. Настроение было подавленное: на соседней станции Тайшет расстреляли группу рабочих. В нижнеудинских мастерских арестовали группу и куда-то увезли.
На станции в вагонах стоял карательный отряд. При такой обстановке трудно было вести работу.
Из группы собравшихся человек пятнадцать влилось в организацию.
На первом же партийном собрании избрали комитет из трёх человек, с которым мы и разработали план работы.
К работе решили привлечь сына какой-то местной чиновницы студента Томского университета, естественника, заявившего себя марксистом, заставили его заниматься с кружком молодёжи. Но занимался он весьма плохо; молодёжь жаловалась, что плохо его понимает, но заменить его было некем. К нашей работе примкнула Аня, дочь местного дьякона, социал-демократка. Она была арестована Мёллер-Закомельским и сидела в Александровском централе. Позже по болезни она была освобождена на поруки отца.
Чтобы притянуть рабочих к политической жизни, мы стали систематически устраивать в лесу рабочие собрания, по возможности конспиративные. Тайга нас скрывала надёжно, и жандармы неохотно лезли туда на поиски собраний. Поэтому работа массовой агитации протекала успешно. С Аней мы изготовили гектограф, и я составил прокламацию, призывающую рабочих вновь направить свои силы на борьбу с самодержавием. Печатню мы устроили у студента, по ночам тискавшего нам прокламации, которые он находил не особенно литературно изложенными, но, несмотря на все свои усилия, ничего лучшего написать не мог. Появление прокламаций вызвало среди рабочих оживление, а среди жандармов — сильное волнение. Жандармы, уверенные, что революция в Нижнеуданске вырвана с корнем, недоумевали, откуда взялась эта прокламация. Произвели несколько обысков среди рабочих, но следов не нашли.
Наладив работу среди железнодорожных рабочих, я занялся солдатами. В Нижнеудинске стояли четыре горных батареи, и солдат было довольно много. Связавшись через рабочих с группой солдат, я организовал с их помощью солдатский митинг за городом на берегу реки. На первом митинге уже создалась группа, которая поставила передо мною вопрос о систематическом политическом воспитании солдат. Решено было по ночам заниматься в помещениях, занимаемых солдатами, по кружковому принципу, собирая время от времени массовки.
После проверки офицеры расходились по своим квартирам или шли в клуб играть в карты. Я надевал солдатскую форму и шёл к солдатам. Собирались группой человек в тридцать в сарае, зажигали огарок свечи и кружком усаживались около меня. Говорили главным образом о земле, о налогах, рассказывали о революционной борьбе рабочих и т. д. Во время одного из таких занятий я заметил, как к нам подошёл офицер. Я было растерялся, но, видя, что офицер остановился, продолжал свои занятия. Так как ночь была тёплая, я несколько раз снимал с головы солдатскую фуражку и не заметил, как из-под неё вывалились мои длинные волосы. Когда я кончил, офицер подошёл ко мне и спросил:
— Какой вы батареи?
— Шестой, — ответил я неуверенно.
— А что же, у вас в шестой батарее у всех такие длинные волосы?
«Пропал», — мелькнуло у меня в голосе. Я оглянулся; солдаты все исчезли, только группа человек в пять плотнее сгрудилась вокруг меня и тревожно смотрела на офицера,