В одной из узких улиц старого города стоял хлопкоочистительный завод узбекского еврея Юсуфа Давыдова. Туда я поступил работать на сборку новых хлопкоочистительных машин. На заводе работало несколько русских слесарей и один немец, который устанавливал водяную турбину. Остальные рабочие были узбеки. Заработок русских колебался от полутора до двух рублей, заработок узбеков — от тридцати копеек до восьмидесяти. Русские работали от шести часов утра до шести часов вечера, узбеки — от зари до зари. «Высокооплачиваемый» труд русских рабочих компенсировался дешёвым трудом туземцев. Завод Юсуфа походил на крепость: двор завода был обнесён высокой стеной, к которой примыкали просторные сараи; одну сторону занимали дома, где жил Юсуф с многочисленной семьёй. Во дворе целыми днями толпились сотни верблюдов, пришедшие из далёких кишлаков с вьюками хлопка. Хлопок сваливался в просторные сараи, юркие приказчики расплачивались с дехканами за хлопок. Шум, крик всегда стояли у весов и у конторы. Весы Юсуфа всегда показывали хлопка меньше, чем его предъявляли владельцы-дехкане.
С некоторыми приказчики как-то сходились, и дело кончалось «мирам», а некоторых просто выталкивали за ворота. Но никогда я не видел ни одного случая, когда бы узбеки увозили свой хлопок обратно со двора Юсуфа.
Юсуф хотя и был еврей, но его жёны на улице открытыми не показывались, правда, они не носили чачвана, но их лица были закрыты. По-видимому, Юсуф и его семья мало отличались от узбеков, и то лишь богатством нарядов. Полиция к Юсуфу никогда не заглядывала.
— Сильнее бая Юсуф, — так говорили о нём узбеки.
Жил в то время в Ташкенте в ссылке один из великих князей. Говорили, что выслали его туда за безобразный образ жизни, говорили, что он был в политической оппозиции к Николаю.
Высокий, с пергаментным лицом, он походил на мертвеца. Занимался он культуртрегерством: выстроил электрическую станцию в городе, проводил арыки. Последним его чудачеством при мне была постройка глиняных избушек, которые он сдавал по умеренной цене. Потом он построил целый квартал глиняных бараков. Но их разрушило ливнями, и он бросил эту затею.
Жизнь в Ташкенте была сравнительно не дорогая, и я проработал на заводе до рождества. Связь с организацией установить мне удалось. Был раза два на собраниях у железнодорожников. Нас, русских, на заводе было немного. С узбеками работу наладить не удавалось: я не знал языка, а они относились к русским весьма недоверчиво.
За время работы у меня скопилось немного денег, и я решил вернуться в Россию. Перед самым моим отъездом у меня произвели обыск. Я был в это время на заводе, и об этом мне сообщила дочь рабочего, с которым мы вместе жили. Я уже расчёт получил, поэтому, ни минуты не теряя, пошёл прямо на вокзал, не забрав даже своих скудных вещей, и поехал в чём был — в летних чувяках, засаленных брюках, в таком же засаленном пиджачишке. Хотя был уже декабрь, но в Ташкенте этого совершенно не чувствовалось. Когда я подъехал к Аральску, я заметил, какого я дурака свалял, не купив себе чего-либо тёплого. Так я и ехал до самой Самары.
В Самаре я слез с поезда, засунув руки в карманы брюк, пустился на явочную квартиру. Мороз обжигал меня, как огнём. Прохожие с поднятыми, покрытыми инеем воротниками с удивлением оглядывались на мою несезонную фигуру
Зима в этот год стояла в Самаре жестокая. Хозяйка явочной квартиры сначала испугалась меня, потом давай отогревать. Особенно пострадали мои ноги: чувяки не вынесли самарских морозов, и ноги пришлось оттирать снегом. Приодели меня кое-как и устроили на работу к кустарю-электромонтёру. Пытались протолкнуть в железнодорожные мастерские, но условия приёма были настолько строги, что решили лучше этого не делать. Скучно мне было в Самаре и холодно, подработал я немного денег и решил двинуться опять в Крым.
— Провалишься там, — предупреждали меня самарские товарищи.
— Подожди до весны, и на уральские заводы потом двинем тебя.
— Уже один раз я там провалился. Поеду в Крым — в Севастополь тянет.
Поехал. Приехал в Симферополь. После Самары Крым показался мне раем: тёплый, приветливый. Организация быстро устроила меня на работу на электрическую станцию Шахвердова.
Тепло, работа хорошая, радостно зажил после скитаний.
Поручили мне вести работу среди рабочих станции и пока этим ограничиться. В крымском комитете были люди новые. Недавно произошёл провал всей крымской организации. Провалились склады с оружием, типография. Степан и мой сослуживец Сырцов сидели уже в тюрьме. Симферополь немножко был подавлен. Охранка работала вовсю, стараясь выгрести кого только можно. Поэтому меня и ограничили электрической станцией.