– Какой пионербол?! – закричал аккуратист им вдогонку. – Сашкина, вернись! Ты срываешь мне всю педагогическую работу!
Не получив никакого вразумительного ответа, он решительно отправился жаловаться к старшей вожатой.
А Саша в те минуты смотрела в окно и невольно улыбалась. Солнце село, склеив по шву горизонта море и небо. Казалось, будто море исчезло – на его месте разверзлась голубая пропасть. И лагерь нависал над ней как гигантский пчелиный улей.
Сейчас он успокоился. Дети в беседках сидели под присмотром вожатых. Одна Василиса, как угорелая, носилась со своими подопечными по двору.
Радостный визг неоспоримо свидетельствовал, что детишкам такое времяпровождение шло на пользу. Игра в пионербол плавно сменилась волейболом, незаметно трансформировалась в вышибалы, затем из подручных средств были построены футбольные ворота.
И кто знает, сколько бы еще продолжались эти гонки, если бы вратарь проигрывающей команды Пингвин не нанес с досады сокрушительный удар по мячу и мяч не разнес бы вдребезги окно, в которое еще секунду назад безмятежною картиной любовалась старшая вожатая.
Не успел последний осколок упасть в чашку с кофе, который попивала Саша, как к ней завалился Алексей Макаров. Но пожаловаться на Василису он не успел. Лавина ненормативной лексики, низвергнувшаяся изо рта старшей вожатой, лишила парня дара речи. Он даже понимать эту самую речь временно перестал, несмотря на то, что учился на литфаке. А понимать-то тут, собственно, было нечего. Все сказанное Сашей уложилось в одну простую фразу:
– Какого пи-пи-пи он пи-пи-пи не следит пи-пи-пи-пи за своими пип-пи-пи детьми пи-пи… пи-пи-пи-пи!
Пробормотав что-то вроде «я зайду попозже», великий аккуратист пулей выскочил из главного корпуса и со страшной скоростью понесся к помойке. В это время туда же мчался весь его малочисленный отряд во главе с Василисой. По ходу дела это стадо сбило с ног зазевавшегося Димана, после чего он с превеликим удовольствием присоединился к процессии.
– Вась-Вась-Вась, – тараторил на ходу задохнувшийся от бега аккуратист, чем изрядно повеселил остальных бегунов.
Василиса же не обращала на него внимания, а вертела головой по сторонам: ей отовсюду мерещился Гурий Денисович.
Диману тайные мотивы всех шестерых были неведомы. Он на ходу пытался втолковать Василисе, что завтра в четыре утра он уезжает. Уезжает совсем! И что ему будет не так больно, если Василиса придет его провожать.
Вожатая бессознательно угукала, пока не спряталась за мусорными баками.
Тут все разом затихли: Алексей Макаров плакал. Он лежал ничком на траве и плакал!
– Ты…ы…ы… – среди громких всхлипов почти не разобрать слов, – погубил… ы…ы…а! Столько… ста…сты…стараний! И вс…вс…сё пс…пс… псу-у-у под хвост! Какую же ха…а-а-а!
– Тихо, Алеша, успокойся, – озадаченная Василиса пыталась перевернуть его на спину: он уткнулся носом почти в самую кучу собачьих фекалий.
Тайная Страсть поднял голову и сквозь слезы бросил негодующий и одновременно беззащитный взгляд на свою напарницу:
– Какую же характеристику мне после этого напишут?!
– Наверно, такую же, как и мне! – попыталась шутить Василиса. Но это вызвало только новый взрыв истерики.
Почему Алексей Макаров такой… нестабильный. Тайна Тайной Страсти раскрывается с особым цинизмом
– Ну, что еще добавить к вышесказанному, прям не знаю, – физрук Юра булькнул, сдерживая очередной жестокий приступ хохота.
Смеяться вслух было нельзя: в палате храпели еще четыре физрука и с чувством юмора у этих парней не слишком хорошо. Сделав глубокий вздох, Юрий вписал в свой дневник при свете луны очередные строки:
«Не удивляйтесь: великий аккуратист был человек неплохой и даже душевный. Но вот уже два дня он носил в себе страшную тайну. Которую, кстати, знал весь лагерь…»
В этом месте Юрий, как ни старался, не смог удержаться и заржал. Физруки проснулись и вытолкали его за дверь, предварительно дав несколько пощечин пляжным шлепанцем. Так что дописывал драгоценные строки юморист в коридоре, пугая своими огромными семейными трусами детей, захотевших среди ночи в туалет.
«Итак, – сделал он новую запись в дневнике, – переходим к сути страшной тайны, которую вот уже второй день носит в себе Алексей Макаров…»
Тут Юра ужаснулся той силе чувства юмора, которая таилась внутри его. Его ржание даже через дверь поставило на ноги начавших задремывать физруков.
Увидев, как плотным роем они вылетают из палаты, доморощенный летописец, недолго думая, пустился наутек. Он опрокинул навзничь двух шедших в туалет подростков (которых через секунду затоптали почти насмерть физруки) и ракетой вознесся на второй этаж. Физруки уже не гнались за ним – изгнанный с их этажа весельчак был не так страшен.