Ленька отплыл, вылез. Отряхивается, изображая мокрого пса. А мне не холодно совсем. Совсем не холодно. Только левую грудь течением чуть относит, как поплавок. Волосы заколола, чтоб не лезли, а все равно лезут.
– Лёнька! Лёпсер-Попсер!
– А!
– Почитай еще!
– А?!
– Еще!
А облака такие, что дождь вот-вот. И как будто ничего не было. Никаких двадцати шести лет.
На ужин салат из свеклы. У всех красные губы.
– Семейка вампиров, – говорю.
– Вампиры чеснок не едят, – вставляет Лёник.
У самого, между прочим, самые красные.
После ужина гуляли к озеру.
Закат, краски – плакать хочется! А мамочка все время в своем репертуаре дергалась. То ей ветер, то сережку потеряла.
Папа с Ленькой вели себя отлично. Попытались о политике, но я на них посмотрела. Зато мамочка всё со своей сережкой.
– Мамочка, расслабься и посмотри, какой закат!
Обняла ее даже.
– Я тебе сто таких сережек куплю!
– Да уж, купишь! Особенно теперь…
– Ты чего-то сказала?
– Ой, да нет, ничего. Холодно чего-то! Замерзла я. Нога замерзла.
Ведь договаривались же! Весь закат своей сережкой обосрала.
В номере, конечно, нашла, целовала ее полчаса: «Ах ты моя сволочь!»
Гена работает на лодочной станции. Гена. Тот, красные шорты. Мистер Красные Шорты. Катамаранами заведует, лодками. Там же и спасатель.
– Спас кого-нибудь?
Улыбается. И не на пятнадцать лет младше, а всего на десять. Шашлыки на заказ делает. Сидим возле воды, пиво пьем. Налей мне еще. Бульк-бульк. Так себе пиво.
– Со знакомством, – говорит.
Ну, со знакомством, ладно. Хорошо вокруг, и вид ничего, сосны такие, только вот мошки. Еще одна! Кусаются, собаки.
– А я привык.
Ну да, ну да. Местный, кожа – не прокусишь. Смотрю на его кожу.
Нет, не из местных. Назвал город, откуда. Но я как раз комара хлопнула. Вот такого жирного!
Положил пустую бутылку, капнул пеной на штаны. Сегодня мы в синих трениках.
Итак, значит, Гена. Гена-Гена-Гена. Ген у нас еще не было.
И не будет.
Мама с утра сбегала уже в церковь. Вернулась довольная такая, светлая.
Вытащила целый пакет крыжовника.
Тысячу лет его не ела!
Вот так живешь, а столько всего вокруг не ешь.
Сунула мне его в ванную, мыть.
А тогда здесь церкви не было. И мама ни во что не верила. И папочка. Верил в науку, до сих пор «Наука и жизнь» на даче стопками валяется, в мышиных какашках.
А я верила в вампиру. Лёнька из лагеря привез целый сюжет. Укрывалась с головой. А вдруг вампира сможет сбросить с меня одеяло? А? Что тогда, а?
– Лен! Ты что там, уснула с крыжовником? Или мылом его моешь?
– Ага, шампунем!
Выключаю воду. Смотрю в зеркало. Два седых волоса. И вот еще один.
Генка очень смешной. При ходьбе щеки трясутся. Как хомяк, говорю ему.
Это плохо. Серьезно. Если какой-то мужик начинает мне казаться смешным – то это все, картина Репина, не успеваешь даже тормознуть. Машина вбок, в кювет и вверх колесами.
Сидим под старыми соснами. Он из Владикавказа.
Задираю голову. Как в кино, стволы вверх, как пальмы, перспективное сокращение.
– Да, красиво, – говорит. – По тебе муравей.
Еще говорит, что многие тут обратили на нас внимание. Что мы одеваемся странно.
Звонил Коваленок. Я же просила, что ж такое!
Не выдержала, сунула мобильный папе. Сама на балкончик. Сижу на плетенке, руки ледяные, папа мычит Коваленку фигню какую-то, бе-ме.
Врываюсь, выхватываю трубку. Говорю спокойным тоном:
– Я же просила, по всем вопросом – с Казимировым!
Через десять минут – Казимиров:
– Елена, все в порядке, я все объяснил.
Объяснил! Сказала, буду искать другого адвоката.
Не прямо, а дала понять.
Ну вот и башка. А-а… Куда опять анальгин? В косметичке целая аптека, а как нужно, так одни презервативы и уголь активированный.
Влезла под одеяло, задернула шторы. Голова! А!
Приперся Лёник, навонял кремом от загара.
Ходит по комнате… туда-сюда…
Наклонился:
– Отдыхаешь?
– Подыхаю.
– Помочь что-то?
– Чтоб скорее подохла?.. Ну, воды принеси.
Уходит в ванную.
Рожает он там эту воду, что ли?
– Голову приподними.
Приподнимаю. Не разлепляя век. Губы касаются теплого и мягкого. Мокрого.
Пью. Осторожно. Стараясь не касаться губами его кожи.
Принес мне воду в ладонях, как тогда.
Снился коттедж. Запретила думать о нем, теперь назло будет сниться.
Даже обставить не успела. И в спальне еще был ремонт, краску, как дура, закупила.
И хорошо, что продала. Все у меня еще будет. И коттедж еще лучше. И машина – не эта развалюха, одно название джип. И мужик нормальный, а не «живая мебель».