Как потом рассказывали наставники, маленькая Идона, будто застыла, закаменела, но не проронила ни единой слезинки. Весь тот день, когда вокруг неё праздновали победу, разделяли тело погибшего зверя на части и решали, что брать с собой, а что оставить в Лесу, девчонка молчала, глядя в пространство, дрожала, снова и снова переживая нападение чудовища. А на следующий день поняла: она — слабачка. Рука, вонзившая копьё в зверя, противно ныла в запястье и плече, в голове крутились произошедшие события, повторяясь снова и снова, а дрожь всё не оставляла её.
Возвращался в поселение детский отряд победителями. Да ещё удачно, что с почтовой башни кто-то увидел их колонну между деревьями и все жители вышли встречать детей. Каждый был нагружен, каждому досталась ноша — хоть небольшой кусочек убитого муравья: кто-то тащил членики лап, кто-то фрагменты туловища или усы.
Идона несла голову, вернее, то, что от неё осталось: пустую хитиновую скорлупу. Вид устрашающих жвал внушал уважение не только к самому зверю, но и к той, что его победила.
Лишь через несколько дней, когда нервы немного успокоились, а отцовский нож вернулся на законное место, Идона наконец в полной мере оценила значение этого события в своей жизни. В их стейте не было человека, который мог похвастать доспехами из гигантского муравья, а она — сможет. Её победа стала событием в жизни стейта, редкостью, диковинкой на весь Лес.
Отец, правда, не казался столь же восторженным, как мальчишки, которых Идона так часто заставляла себя уважать. Но это ничего. Зато теперь никто, ни единый сапиенс уже не сможет поставить под сомнение её силу, даже если той, другой сiлы в ней почти нет.
И чтобы никто не забывал, что она уникальна, что победила гигантского муравья, что смогла, что у неё есть право считаться наследницей шефа, она и носила эти доспехи. А ещё чтобы напоминать себе — в жизни бывают случайности, и нужно много работать над собой, чтобы они не застигли тебя врасплох.
Отец сидел за огромным столом в большом и светлом помещении, сияющим почти так же как и её доспехи. Как и всегда, Идона вошла, замедлив шаг, чтобы полюбоваться прожилками гигансткого кленового листа под полированной поверхностью, а затем с надеждой на хорошие вести подняла взгляд на отца.
— Здравствуй, уважаемый Мариджн, отец мой, — церемонно поздоровалась она. — Какие новости из Центра?
— Здравствуй, уважаемая Идона, дочь моя. У меня нет хороших новостей.
Голос отца был усталый и безжизненный.
— А какие есть, отец мой?
Он тяжело вздохнул и ответил тоном, навевающим тоску:
— Никаких нет, дочь моя.
Идона задрала подборок и сложила руки на груди. Взгляд на отца получился каким-то надменным, но вполне отражавшим её отношение к слабакам вообще и этому — в частности.
— А каких новостей мы ждём, отец мой?
Она почти и не раздражалась на такую неполную информацию. Зачем? Давно знакомая, злившая её в детстве манера отца выражать свои мысли, когда хотелось расспрашивать, выпытывать подробности, подпрыгивая на месте от нетерпения, сейчас приводила к глухой неприязни, но не тревожила. Возможно, просто она повзрослела.
Когда Идона была младше, она требовала, чтобы отец прекратил её дразнить и выражал свои мысли связно. Порой доходило до истеричного визга и топанья ногами, но с возрастом она смирилась, решив для себя, что у этого человека мысли просто именно так сумбурно и несвязно роятся в голове.
— Мы ждём? — переспросил отец. То ли усомнился в том, что ждут, то ли что ждут именно они.
— Да, отец мой. Каких новостей мы ждём? — терпеливо повторила Идона, не меняя тона. Подобные разговоры хорошо вырабатывали выдержку. Когда она займёт место отца, ей пригодится и огромное терпение, и умение правильно задавать вопросы. И девушка пользовалась возможностью отточить умения — чем не тренировка для будущего вождя, первой женщины-шефа стейта?
Отец вздохнул, побарабанил пальцами по гладкой отполированной поверхности, придвинул к себе бумаги, что лежали чуть в стороне.
— Вот. Есть донесение о новых нападениях. Вчера вечером. Посмотри, дочь моя.
Идона пробежала глазами написанные впопыхах строчки — было видно, что в чернильную ручку не влили ни капли сiлы — хвостик ящерки был плохо напитан чернилами, размазывал сок по тонкой бумаге, а спешащая рука заминала край.