Мадам Дюмон замечает, что ему нужно заменить липучки на брюках:
— Или я ошибаюсь, Франсуа, или вы все же несколько поправились?
Субботние вечера он проводит в компании из Сен-Клу, эти ребята занимаются плаванием по назначению врача. Ему даже удается найти среди них трех учеников, желающих заниматься английским языком — курсы он проводит по воскресеньям. Для команды из Сен-Клу бассейн, скорее, предлог, повод для вечеринки. И это понятно: пять дней в неделю они беспрестанно тренируются и подвергаются медицинским процедурам: реабилитации, работе с протезом и без него, физиотерапии, трудотерапии… «Трудотерапия» — Франсуа запомнил это слово. Она помогла ему стать на ноги, выкарабкаться. Это некая совокупность действий, которые помогают восстановить повседневные привычки, навыки: например, научиться правильно пользоваться протезом, играть в шахматы, танцевать, делать пирожные, работать на деревообрабатывающем станке, переплетать книги, вырезать по камню, вышивать — это куда более интересно, чем его потуги укусить мясо в соусе — впрочем, оно хорошо приготовлено. Бассейн для ребят из Сен-Клу является чем-то наподобие еженедельной разгрузки, а для тех, кто с окраин Парижа, вообще в каком-то смысле праздник, даже больше — нарушение поста. Или, как острит Батист, лишение девственности. Батист тот еще хулиган, он неустанно пытается найти хоть малейший повод нарушить какой-нибудь из душащих его запретов.
После тренировок они собираются в бистро «Шез Арлетт». Иногда даже танцуют.
Именно там Франсуа впервые замечает, как танцует Мугетт. На этот раз он решил пригласить всех к себе — команду Лекёра, а еще Жоао, Филипа, Этьена, Андре и Жаклин. Ма и Робер раздвигают в мастерской раскройные столы, разбирают горы рулонов ткани, разносят по углам швейные машинки, убирают с глаз долой манекены «Стокман»: really, you’ll dance?[24] Ма все еще не может поверить, что они действительно собираются устроить танцевальную вечеринку — они, больные полиомиелитом, парализованные, ампутанты.
Сильвия все-таки спрашивает:
— А я могу остаться посмотреть?
— Ты не просто останешься, ты приглашена на вечеринку.
— Но за мной зайдет Жюльен.
— Слушай, тут все же не выставка уродов…
Ма нарезает пироги, спрашивает, сколько потребуется соломинок для питья — мало ли кто-то еще не может действовать руками? Но Франсуа отвечает:
— No, I’m unique… — Я единственный в своем роде…
При входе, на крыльце, Робер укладывает доску, чтобы коляски могли свободно проехать через ступеньку. Он приветливо здоровается с новыми друзьями Франсуа и даже не замечает Жоао, который в свете ламп рассекает в коляске по ателье. И Ма, и Робер строго следят за собой, нарочито не замечают костылей и прочих признаков чужого недуга — культей, хромоты, пластмассовых рук… Ма признается Роберу, когда они вдвоем сидят в своей комнате на краю постели, что при виде гостей никак не может избавиться от мысли, какую сделать выкройку, какую одежду придумать для каждого из них — у кого нет ноги, части руки, кто не в состоянии согнуть колено, кто прикован к инвалидному креслу… Она представляет себе стиль, покрой костюма для каждого, чтобы скрыть физические недостатки; выбирает заколки, защелки, завязки… И Робер видит всю ее, понимает, насколько красива его жена — а она тем временем потерянно смотрит на паркет, словно пытаясь пронзить его взглядом и увидеть, как двигаются все эти калеки, обряженные по ее моде. Снизу раздается звон бокалов, слышна музыка.