— Так что же произошло?
Доктор говорит, что пока точно неизвестно, вероятно, ожог электричеством, дело в том, что Франсуа нашли лежащим у железнодорожных путей прямо под линией электропередачи… Возможно, перед тем, как его ударило током, он долго шел по снегу, а вода хороший проводник. Однако снег и помог — погасил огонь, охладил ожоги и смягчил падение. И, быть может, благодаря этому он не травмировал голову — там, у леса, намело добрый метр. Только лишь сломано левое запястье. Доктору неловко продолжать историю в счастливом ключе. Самое страшное приходится скрывать, вернее, разбивать на мелкие части — так легче и ему, и ей. Доктор ежится от неловкости, а она всем своим существом жаждет слышать правду, ее зрачки огромны, как блюдца, губы с трудом произносят вопросы, которые слишком тяжело сформулировать, но нет, она не удовлетворится мелкими подробностями. Доктор едва выдерживает этот взгляд.
— Его нашли раньше, чем он замерз. Холод, видите ли, при долгом воздействии обжигает не хуже огня. Все произошло в Пти Ваш, знаете, где это?
Ма вздергивает брови.
— Нет, конечно, простите меня… Там лесной массив прямо на открытой местности, народу при таких морозах почти нет, вокруг пустынно… Там играла маленькая девочка, вот она и увидела вашего сына, позвала отца, а тот уже привез его сюда.
Женщина не шелохнется, сидит, сложив руки на коленях.
— Он дышит. Это действительно чудо.
На этот раз доктор уже ничего не может сделать, в его словах вместо бодрящей надежды слышится беспомощность, — если все дело лишь в удаче, то медицина бессильна. Женщина требует:
— А теперь расскажите мне всю правду.
Доктор кивает, но, разумеется, ему трудно говорить. Она считает, что хочет знать всю правду, но сильно ошибается. Доктор не рассказывает ей о том, как в приемный покой внесли тело на носилках, он не описывает малиновый цвет лица, словно юноша долго спал на ярком солнце, не описывает перепачканную землей, гравием и соломой одежду; он еще никогда до этого не видел столь странный экипаж перед больницей: огромный красного цвета трактор, окутанный облаком дыма, потому что из-за сильного мороза водитель побоялся глушить мотор; из кузова был извлечен странный ком: местами обгоревшая ткань, почти обуглившаяся на груди куртка, остатки штанины на правой ноге, обожженная спина, которую они увидели, приподняв тело; он не говорит о рукавах, из которых торчали скрюченные черные как уголь руки. Он умалчивает о вплавившейся в кожу ткани, обрывках куртки, рубашки, о коже, что пришлось удалять, так как руки сгорели до костей — до самых костей; не говорит о мышцах, которые сморщились, словно пережаренное мясо, он не описывает ей подлинный масштаб несчастья, постепенно открывавшийся по мере удаления остатков одежды. Также он не может описать ей круговой ожог на правой руке: сажа довольно причудливым узором вплавилась в обожженную кожу (странный батик, сказала бы Ма) — это грозило полным некрозом тканей. Глубокие ожоги второй степени на груди, спине, лоскут кожи под левым коленом. Отправка в Мец или в Реймс убила бы его: сто километров по узким обледенелым дорогам.
— Мы обработали его перекисью водорода. Выявили наиболее серьезные ожоги, самые опасные — на руках.
Доктор припоминает собственную растерянность. Состояние быстро ухудшается: аритмия, крайне неровный пульс, низкое кровяное давление, из-за чего ткани плохо снабжаются кровью, — все это может усугубить вред от ожогов. И тем не менее он жив. Ему поставили капельницу в вену на лодыжку, вводят бикарбонат и сыворотку, что компенсирует потерю жидкости — организму крайне необходимо максимальное увлажнение. Хирург зафиксировал сгоревшую руку, ее ткани выделяют в кровь много калийных соединений и белков, которые губительно влияют на работу сердца и почек. Он не специалист по обширным ожогам; к нему ни разу еще не поступал пациент с такими повреждениями, он даже не занимался ожогами рудничным газом; французская медицина сейчас лишь на пороге исследований по данному вопросу, кажется, ожоговый центр открылся в пятьдесят втором году в Лионе, в больнице Сен-Люк. Велика опасность остановки сердца, острой почечной недостаточности — и то, и другое может произойти в любой момент. Решение было принято: инъекция гамма-оксимасляной кислоты, и:
— Я немедленно приступил к операции.
За четверть века практики доктору уже доводилось ампутировать пальцы, руки, голени, ноги, размозженные снарядами во время ужасной бойни в Арденнах. Но никак не плечи… Доктор утверждает, что хирургическое удаление тканей не приговор, а путь в новую жизнь. Ампутация — да, это, конечно, плохо, он не обольщается на сей счет, ему самому жаль. Сколько мальчишке? Двадцать? Сложен, как молодой Давид, настоящий Витрувианский человек Леонардо да Винчи; хирург различает нетронутые части тела под разбухшими обрывками одежды и видит: да, это тело прекрасно. И что, это не приговор? Ожог столь обширен, что останется лишь короткая культя.