Однажды Питон заметил его печаль и, пытаясь развеселить, начал скручиваться в «рогалики». Это было после какой-то ссоры с Мэри. Он сказал своему немому приятелю:
— Я устал, дружище, хочу уползти куда-нибудь подальше!
Бывший циркач сложил свои ладони на груди с той стороны, где сердце, и понимающе кивнул.
— Как чудесно, что порой не нужны слова! — воскликнул Фомка, и голос его дрогнул.
Тогда Питон взял бумагу и что-то долго писал. Он был очень сосредоточен, грифель карандаша скрипел под потоком его мысли. Не выспавшись с дороги, Фомка даже задремал. Он открыл глаза от легкого толчка. Перед ним лежал исписанный кривым почерком лист, а Питон поспешил удалиться, вытирая слезы. Это была история о воздушной гимнастке, которую страстно полюбил один юноша. Он с восхищением наблюдал, как легко она порхала под куполом цирка, словно прекрасная птица. Ей аплодировали, ею восхищались, ее боготворили. Поклонники несли цветы и драгоценности, а юноша наблюдал все это со стороны, и его сердце обливалось кровью. Чтобы заслужить ее внимание он сделал номер для цирковой программы, который имел невероятный успех. Но она все равно была к нему равнодушна, потому что парящая в небе птица и ползающая по земле змея — не пара друг другу. Однажды она сорвалась и упала из-под купола цирка. Все отвернулись от нее, кроме того юноши. Он ухаживал за ней, оплачивал дорогих врачей. Гимнастка больше не парила, но зато занялась вполне земными делами и вышла замуж за заботливого юношу. Они прожили в браке несколько счастливых лет, а потом его прекрасная птица умерла.
Именно после этой трогательный истории отчаявшийся Питон начал пить и его прогнали из цирка. В банду к Мэри он попал «за компанию» с акробатами. На необычную процедуру согласился с легкостью — все равно ему не хотелось ни с кем разговаривать. Руки на себя наложить не хватало духа, а среди бандитов — если убьют, то и наплевать.
Больше всего Фомку тронула фраза, написанная в конце истории: «Иногда стоит ждать годы, чтобы пережить самые счастливые моменты, память о которых так же дорога, как минуты, проведенные рядом с любимым человеком». Он понимал, что их истории чем-то похожи. И что ему делать? Ждать пока его птица упадет с переломанными крыльями?
Вернувшись с прогулки, Мэри долго бродила по усадьбе в поисках Сережи. Ей казалось, что он от нее прячется. В одном из коридоров она столкнулась с Сонькой. Мэри молча смотрела на нее, преградив ей дорогу, девушка оторопела и отступила назад.
— Я иду мерить платье, — зачем-то выпалила Сонька с гордым видом. — Модистка перешивает его уже четвертый раз — никак не можем с ней договориться.
Мэри ощущала волнение и запах лжи. Она внимательно рассматривала красивую брюнетку, которая почему-то была одета слишком скромно, будто желала оставаться незамеченной.
— Я не спрашивала, куда ты направляешься. Кто я тебе, чтобы ты передо мной отчитывалась? — прохладно, но с улыбкой произнесла Мэри и медленно отошла в сторону. Это было похоже на сценку из ее петроградской жизни: в темной подворотне дамочка из высшего света встречает жулье, ей страшно, но она храбрится и гордо задирает подбородок. Когда путь был свободен, Сонька просеменила мимо. Мэри ощущала опасение неуверенно скользящей девушки, видимо боящейся лишиться какой-нибудь части тела.
— Кстати, ты должна быть мне благодарна! — сказала вдруг Сонька, почувствовав себя в безопасности.
— За что? — не понимая, уточнила Мэри.
— Как за что?! Теперь нет необходимости все время носить парики! Все знают про твой изъян и даже не осуждают тебя за это.
— Как шавка сзади за пятку укусила! — тихо выругалась Мэри, когда храбрая врунья скрылась из виду. Она поправила свой тюрбан и продолжила поиски Колченогого, сокрушаясь, что усадьба слишком велика.
— Сережа, — позвала она его. Голос ее резонировал, отскакивая от стен. Человек в коляске казался совсем маленьким посреди этого огромного зала, будто закончился бал и все о нем забыли, убежав на улицу смотреть фейерверки.
Руки Мэри мягко опустились ему на плечи. Он поцеловал ее кисть.
— Я еле нашла тебя! Глупо жить в таких огромных домах, где два человека могут так и не встретиться! — с улыбкой произнесла она, чмокнув возлюбленного в макушку, после чего перебралась к нему на колени. — Ты же не любишь этот зал! Называл его «бездушный», не чувствуя в нем тепла.