Глава 20
Вкус предательства
Кровавая бандерша вернулась к «гастролям», чем порадовала своих подопечных. Она ощущала прилив сил и бралась за дело с воодушевлением. Все проходило настолько идеально, что это вызывало беспокойство. Легко открывались сейфы под крепкими руками медвежатников, Правша был в ударе и без труда вскарабкивался на любую высоту, шулеру везло в карточных играх, карманники приносили кошельки, забитые доверху купюрами. Несколько торговцев одновременно клюнули на наживку в виде нимфы-иностранки, и всего за каких-то пару вечеров команда Мэри обчистила две квартиры, ювелирную лавку и антикварный магазин.
Мэри перенесла возвращение «домой» на утро, решив отпраздновать удачную поездку. В небольшом загородном домишке накрыли круглый стол, щедро заставив его выпивкой и разными яствами. Застолье начали с молчания, вспомнив тех, кто выбыл, — Печника, сброшенного с поезда, и Левшу. О предателе — Пианисте — никто и не заикнулся. В компании не хватало только Философа, который остался по долгу службы при Колченогом.
Банда Кровавой Мэри сплотилась, все друг друга понимали и свободно общались с помощью жестов. Чем больше выпивалось спиртного, тем глубже становились темы для бесед. О чем так настойчиво лязгают пальцами ее подчиненные, она не имела понятия. Чечеточник отбил приветственную дробь и «спел» под граммофон и дружные аплодисменты. Получился теплый, искренний праздник, который почему-то наводил грусть на Мэри. Она улыбалась, наблюдая, как озорно дурачатся ее немые соратники. Они напоминали группу детей, оставшихся без присмотра занудной няни, и веселились от души.
От шампанского, духоты, табачного дыма и горланящего граммофона у Мэри слегка закружилась голова, и она вышла на улицу. Огромная луна освещала сад. Скрипели сверчки, и пахло жасмином.
— Как в последний раз!
Мэри вздрогнула, думая, что одна на крыльце. Фомка сидел в кресле-качалке в тени.
— Что значат твои слова?
— Не знаю, — протянул молодой человек. — Просто мне показалось, что таких праздников больше не будет!
Увидев в его руках бутылку, она нахмурилась.
— Ты много пьешь! — произнесла она, отвернувшись. — И не надо сгущать краски.
— Я и не сгущаю. Наоборот! У меня предчувствие: скоро Кровавая Мэри станет Цветочной… или еще какой-нибудь…
Мэри тяжело вздохнула, ничего не ответив. Ей не понравились слова Фомки. Доски заскрипели — он приближался к ней, остановился сзади и стоял так близко, что она ощущала его дыхание. Какое-то время Фомка стоял, не произнося ни слова. Потом вдруг обнял ее, мягко и заботливо, по-взрослому и по-мужски. Она не отстранилась. Почему-то в это мгновение ей этого очень хотелось. Они были знакомы много лет, и только теперь она оценила, как он возмужал. Когда Фомка пришел в банду Тулупа, ему была лет семнадцать или около того.
— Знаешь, о чем я иногда мечтаю? — произнес он задумчиво, и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Прекратить все это, остановиться! Стать обычным человеком… Уехать куда-нибудь далеко-далеко… И забрать тебя с собой.
Мэри улыбнулась. Впервые он был так откровенен и мил. Ей вдруг на минуту поверилось в его слова. Она представила, что это их дом, и они вышли на крыльцо, чтобы помолчать вдвоем. Какая-то тоска вдруг задела струну ее души, которая отозвалась пронзительным и неприятным звуком. Мечты о том, чего не будет никогда. Иллюзии, не порождающие даже надежд. Фантазии, которые исчезнут вместе с первыми лучами солнца.
— Хочешь, я увезу тебя? — спросил он, прижав ее сильнее. — Просто пожелай, потребуй, решись! Неужели ты не хочешь быть свободной?
— Все хотят свободы, но вот только понимает ее каждый по-своему, — с тоской произнесла Мэри. — Для вора свобода состоит в том, чтобы воровать.
— Ты так не думаешь!
— Что ты знаешь обо мне, Фомка? — произнесла еле слышно Мэри.
— Много чего… Твои привычки, ощущения и даже мысли. Я чувствую, когда меняется твое настроение… Мне плохо даже на расстоянии, когда ты грустишь. Когда тебе хорошо — моя душа радуется.
Он замолчал, боясь, что скажет что-нибудь лишнее и эти прекрасные минуты закончатся.
— А ведь однажды ты меня предашь, — выдохнула Мэри после долгого раздумья.