У Соньки подкосились ноги. Она вдохнула так, словно в огромном зале заканчивался кислород и сосредоточенно произнесла:
— Все, что она тебе наговорила, — неправда!
— Кто?
— Твоя Мурка!
— Не понимаю причем тут Мурка!..
Сонька захлопала ресницами, испугавшись, что сболтнула лишнего.
— Я просто предположила…
— Какое отношение к твоей портнихе имеет Мурка?
Девушка совсем растерялась, не зная, что отвечать. Она беспомощно оглянулась, ища поддержки у Философа, но его уже не было.
— Наш образ жизни создается тем смыслом и целями, которые придумываем мы сами. Жизнь и смерть — все дается человеку по заслугам. Иногда мы невзначай можем свернуть не на ту тропинку и, осознав, что выбрали неверный путь, все же имеем возможность вернуться к тому месту, где ошиблись в выборе.
Сонька ничего не понимала из сказанного, она просто кивала без остановки, шмыгая носом. Ей было страшно, словно она была в ловушке с очень сложным устройством, из которой нет выхода.
— У тебя есть шанс: покайся! И может быть, ты спасешь свою душу, — произнес обречено Колченогий.
Сонька разрыдалась. Металл в его голосе не предвещал ничего хорошего, а значит, выбор у загнанной в угол жертвы был не велик. Заикаясь, она поведала историю про роковой вечер в ресторане: про женщину в жуткой шляпе, которая бесцеремонно села за стол, про то, что Сонька несправедливо была забыта, и ей, словно голодной дворняге пришлось наблюдать за тем, как лакомится деликатесом общения бездушный хозяин. И о том, что один мужчина, представившись нэпмэном, спас ее из поглощающей пучины отчаянья. Сонька была откровенна.
— Мне было страшно. И одиноко. Я просто хотела, чтобы ты меня заметил. Разве это так много? — она смотрела на Колченогого с трепетом, в предвкушении вердикта, надеясь на то, что справедливый судья помилует ее и сделает щедрый подарок — жизнь.
Мужчина в коляске смотрел на нее снизу вверх пронзительно и, судя по взгляду, ее рассказ не произвел должного впечатления. В нем не было ни жалости, ни сочувствия. Только ледяной холод, отравляющий ее организм ядом страха.
— Я всегда знал, что ты шлюха, прекрасно понимая, где я тебе подобрал. Тот, кто привык питаться на помойке, даже у золотого блюда будет вспоминать вкус чьих-то объедков. Я тебя за это не осуждаю. Но каким образом, черт тебя возьми, ты влезла под чекистское одеяло?! — голос его прогремел раскатом грома, предвещающего не просто грозу, а настоящий ураган.
Всхлипывая, Сонька рухнула на колени, подползла к его коляске и начала целовать колеса, омывая их горючими слезами.
Варфаламеев сидел в питейном заведении, где, как он выяснил, любили бывать актеры местного театра. Одет он был в костюм нэпмэна и вел себя соответствующе. За столиком напротив сидела пара мужчин, которые спорили на предмет развития кинематографа. Один из них — тот, что постарше, — был уверен, что у трещащего аппарата, демонстрирующего на экран разные «пошлости», не имеющие никакого отношения к искусству «высшей пробы» никаких перспектив нет.
— Ведь народ — не дурак! И никогда не променяет театр на фиглярство! — воскликнул он пафосно.
Его собеседник — молодой, высокий актер с потухшим взглядом — утверждал обратное: за кинематографом будущее. Спорили они с полчаса, после чего пожилой мужчина вышел из себя, и смачно сплюнув посреди питейного заведения, громким и уверенным голосом произнес: «Искусству быть!» и ушел прочь нетрезвой походкой.
Молодой актер, почитающий новаторство, остался наедине со своими мыслями и почти пустой рюмкой, от тоски он заказал еще водки. Варфаламеев пересел к нему за столик и громко сказал официанту, что хотел бы оплатить выпивку.
— Рассмотрел ваш талант, сидя неподалеку. Как понимаю, вы всерьез увлечены кинематографом?
Парень неуверенно кивнул, но на щедрый жест ответил отказом, ибо не имеет нужды в подачках.
— Могу узнать ваше имя? — продолжил диалог Варфаламеев, мягко разрушая стену неприятия.
Сначала актер назвался Гермесом (это был сценический псевдоним), потом сознался, что при рождении получил имя Васька. Он относился с подозрением к любопытному щеголю, который вел себя слишком уверенно и раскрепощенно. Паренек был хмур и молчал, до момента, пока не принесли бесплатную выпивку. Варфаламеев представился человеком, страждущим создать свой фильм, и как бы между делом заметил, что для этого у него есть все «инструменты», но он не может найти талантливого мужественного героя для картины.
— В столице с актерами настоящая беда! — сетовал чекист. — То пропойца, то бездарь. А если есть хоть немного таланта — так руки выкрутят! Вот и скитаюсь по провинции в надежде встретить ценителя истинного искусства.