Незаметно для Степана Фёдоровича возле машины возник старик, сиявший от счастья, но честно старавшийся это счастье скрыть. Когда Домрачёв резко повернул голову в его сторону, старик помахал рукой, мол, опусти окошко, и Степан Фёдорович выполнил его просьбу.
— Не в ту деревню ты приехал всё-таки, — с плохо скрываемым ликованием оповестил его старик. — В Мешково дядя твой жил.
— Ну, в Мешково, — согласившись, бодро покивал Домрачёв. — А это не Мешково?
— Даёте вы. Слепые, что ли? — радуясь своей маленькой победе над старостью, старик срывался на Степане Фёдоровиче. — Взрослый мужик вроде. Михайлово это. Ми-хай-ло-во.
— Ах, — стукнул себя по лбу Степан Фёдорович и от смущения осклабился, — вот же бывает. Вот дурак. Ещё думаю, главное, быстро как-то приехал.
— Ладно тебе, дурак, — смягчился старик. — Всякое бывает. Ничего. Бывай, — сказал он и стал разворачиваться.
— Постойте-постойте, — протараторил Домрачёв. Старик остановился. — А до Мешково-то далеко?
— До Мешково-то? Вёрст двадцать, — старик подошёл к машине. — На трассу выедешь и в сторону Уфы поедешь. Там, не знаю, килóметров через десять будет указатель на озеро, как бишь его… Тихое! — вспомнил старик. — Ну вот, сворачивай и езжай по грунтовке. Там вроде убирают по зиме. Ну вот, езжай и по сторонам смотри. Будет указатель на Мешково — повернёшь, а там уж сам разберёшься. Тон старика заметно смягчился. На Степана Фёдоровича это небольшое сближение, как и все прочие сближения в его жизни, подействовало очаровывающе. Он одобрительно мотал головой, давая понять старику, что внимательно слушает и всё прекрасно понимает. А когда старик закончил объяснять и засобирался уходить, в Домрачёве проснулась охота поговорить: — Спасибо, спасибо! — благодарил он. — А то я бы тут до ночи мыкался. Никто, главное, не остановился, не поинтересовался, — на старика эти слова лились, как бальзам на душу.
— А кому ж есть дело? Никому. Сейчас умирать будешь — не поможет никто, — возносил себя старик над всем миром. — Хорошо, я тебе подвернулся. А то, гляди, и впрямь вымерз бы весь в своей «Газели». Остановиться-то есть у кого?
— Да-да, конечно. У дядьки в доме и остановлюсь. Хорошо, что жена ваша его знает. Это ж надо, — улыбаясь и кивая, удивлялся Домрачёв. — Откуда ж она знает его?
Старик призадумался. Немного помолчал и, попытавшись вернуть на посерьёзневшее лицо улыбку, натужно и неуверенно заговорил:
— Соседние ж деревни. Тут все друг друга знают.
— Все да не все, — наивно улыбался Домрачёв. — Вы вот не вспомнили. А жена ваша вспомнила.
— Да бабы ж, — махнул рукой старик. — Треплются же. Всё они знают. Степан Фёдорович хотел было ещё что-то сказать, однако старик его перебил:
— Ну, полно болтать. Езжай давай. До ночи б тебе поспеть, а то, вишь, пургу передают.
— Какую ж пургу? — продолжал улыбаться Домрачёв. — Ни облачка на небе, — приоткрыв рот, он нагнулся пониже и взглянул на розовеющий закат.
— Езжай, тебе говорят, — резко сказал старик. — Со светом в деревнях не шибко. Не найдёшь свою Озёрную впотьмах.
— Верно-верно, — вальяжно протянул Степан Фёдорович и, медленно набирая воздух в лёгкие, лениво закивал.
— Ладно, — выдохнул он, — поеду, а то ж опять потеряюсь.
— Давай-давай, езжай, — старик старался любезно улыбаться, но у него это выходило дурно. Домрачёву же разобрать его недовольство не удавалось. — Счастливого пути.
— Спасибо, спасибо, — широко улыбнулся Степан Фёдорович. — Хорошо, что вы мне подвернулись. И жене благодарность передавайте. Ладно, поеду. До свидания.
— Бывай, — махнул рукой старик.
Домрачёв с радостной улыбкой завёл «Газель» и поехал, глядя в зеркало заднего вида на хмурую фигура старика. Тот неподвижно стоял и смотрел вслед уменьшавшейся машине. Когда она скрылась из вида, он непроизвольно придал лицу растерянное выражение, нехотя зашагал к своему дому, на ходу крича: