— Она спросила меня, верю ли я в любовь.
— О чём спрашивала она вас, мы знаем. А вот о чём расспрашивали вы её?
Я понял, что они уже допрашивали Аню, и занервничал. Неужели ей поручили вытянуть из меня какую-нибудь информацию? Я стал вспоминать, чем ещё, кроме того, верю ли я в любовь или нет, интересовалась она во время наших встреч в коридоре.
— Вы спрашивали её, откуда она родом, не так ли? — прервал мои мысли капитан.
Я ответил, что нет. Капитан достал из ящика стола листок тетради, на котором было что-то написано химическим карандашом; нетрудно было заметить, что иногда карандаш слюнили, чтобы текст выглядел чётче.
— Вы спрашивали, кем были её родители и как живётся им в колхозе. Не перебивайте! В принципе, в подобных вопросах нет ничего плохого, но вы должны честно рассказать, кому вы передадите эту информацию в Лох-Эве.
— Никому.
— Как так «никому»? Кто-то ведь поручил вам задавать подобные вопросы.
— Никто.
— А зачем же тогда вы задавали их?
Понимая, что Аня уже призналась в этом, я не стал говорить, что такого разговора не было, и соврал, будто спрашивал её из чистого любопытства.
— А если вас спросит кто-нибудь об этом в Ирландии, что ответите?
— Ничего. Отделаюсь шуткой.
— А если нальют виски или просто заплатят, правду скажете?
— А это что — тайна, как живут люди в колхозе?
— Сейчас война. Наша стратегия — это не только снаряды для фронта, это ещё и крепкий тыл. Зачем вы задавали медсестре именно такие, а не какие-нибудь другие вопросы? Почему, например, не спросили, какие звёзды светят над её колхозом, а вот о том, как живут там люди, спросили? Почему расспрашивали её о том, чем они питаются, как одеваются, какова урожайность с гектара? Лучше бы поинтересовались у неё, где она такую замечательную жопу отъела…
— Если уж быть откровенным, поинтересовался. И о звёздах тоже спрашивал.
— Хорошо. Но и шпионские вопросы задавали тоже. Наше сталинское правосудие относится сурово к врагам рабочего класса. Мы — первое в мире государство рабочих и крестьян, а вот вы… я имею в виду империалистов, кровопийц… хотите нас уничтожить. Мы вынуждены защищаться. И мы сумеем сделать не только это — мы победим.
Перспективы, которые открыл передо мной этот, как мне сначала показалось, симпатичный капитан, отнюдь не обрадовали меня. Я поглядывал на его посиневший нос (даром что в комнате топилась печка) и думал о том, что теперь от этого человека зависит вся моя жизнь.
— Но выход есть, вам нужно только воспользоваться моим предложением.
В комнате было прохладно, но мне вдруг стало жарко. Я ждал, что же такое он мне предложит.
— Ваше судно в архангельском доке. Завтра или послезавтра на британском «Кинге» вы поплывете в Ирландию. В Лох-Эве свяжетесь с первым офицером «Декабриста», сейчас это судно там. Вам скажут, что делать дальше.
— И это всё?
— Да. Там вам объяснят. Мы друг друга поняли?
— Ясно, потом опять в Мурманск…
— А разве вы не хотели бы вернуться к своей Ане? Она будет тосковать, ждать вас. Русские девушки умеют любить, не правда ли?
Я кивнул. Мне хотелось как можно скорее вырваться оттуда. И я не вполне отдавал себе отчёт в том, на что согласился.
— Подпишите здесь.
Мои руки задрожали.
— Зачем?
— Мы найдём вас везде…
Я подписал, и меня освободили. К Ане больше не пошёл, хотя очень хотел увидеть её ещё раз.
И только через сорок пять лет я снова приехал в Мурманск…