Базиль стоял за зеркалом, раздираемый желаниями убежать и остаться. Когда ожидание стало болью отдаваться в возбуждённо быстрых ударах сердца, прямо перед его носом (а по ощущениям в его душе), вдруг вспыхнуло кровавое пламя: это незнакомка зажгла алую свечу. Сейчас она стояла прямо перед ним – дама под вуалью, воплощение смерти и своенравной мечты.
– Ты очень пожалеешь о содеянном! – прошептала дама, заставив Базиля вздрогнуть и ощетиниться.
В её голосе звучала такая дикая необузданная страсть, что у оборотня захватывало дух! Какая женщина! Стихия! Их разделяла лишь тонкая преграда из стекла, а это никогда ещё не служило защитой от гнева некроманта, но тем острее были ощущения!
«Неужели она меня заметила?!» – вихрем пронеслось голове у Базиля, но незнакомка вдруг развернулась на каблуках, и стремительно двинулась в глубину комнаты, где напротив зеркала на стуле стоял чей-то портрет, покрытый куском чёрной материи. Незнакомка поставила чёрную свечу перед портретом, и колышущееся пламя испустило несколько лёгких струй сизого дыма, который будто опал тленом в стоящий рядом бокал с какой-то жидкостью. Судя по всему, эта жидкость была микстурой, которую вместе со свечами и продал ей месье Гассикур. Так что же она задумала? Всё смахивало на какой-то жуткий магический ритуал, в ходе которого дама под вуалью горячо шептала что-то о снятии защиты, падении и сыпала проклятиями в адрес неведомого героя на портрете. Во время кульминации этого действа послышался осторожный стук в дверь.
– Войдите! – повернув голову на звук, повелительно сказала дама под вуалью.
Дверь открылась, пропуская в комнату приземистого мужчину совершенно обычной ничем не примечательной наружности, пожалуй, только глаза выделяли его из толпы – выпуклые, как у рептилий, они смотрели холодно и цепко, будто брали на прицел, а ещё он был очень зубаст: дерзкая улыбка отпетого бандита обнажала неправильный прикус. Базиль узнал этого человека: Женади Мертие – наёмный убийца, которому всегда удавалось выйти сухим из воды.
– Что прикажете, мадмуазель? – спросил Мертие, покорно опускаясь на колени перед дамой, как дьяволопоклонник перед адописной иконой.
Вместо ответа дама сорвала кусок материи с портрета, и Базиль остолбенел, узнав в блестящем аристократе на холсте Люрора де Куку, и в его мыслях зашевелились образы страшных догадок.
– Вы хотите его голову?! – нервно сглотнув, спросил Мертие.
– Я бы предпочла его сердце, – мрачно усмехнулась дама в ответ. – Но раз он не думает головой, то сойдёт и она!
– Но ведь он же... – пролепетал Мертие, умоляюще взглянув на свою нанимательницу.
– Будет беззащитен и не так быстр, как обычно, – сказала дама под вуалью. – Сделай своё дело и проживёшь ещё сотню лет.
– Да, госпожа! – поклонился Мертие и вышел на подгибающихся от страха ногах.
А дама подошла к зеркалу и приподняла вуаль, обнажив чувственные алые губы, будто специально созданные для яростных, как укусы, поцелуев. Ей хотелось расслабиться, сбросить с себя вуали условностей и предвкушать торжество мести. Базиль прильнул к стеклу с противоположной стороны, по-кошачьи прищурив веки в ожидании прикосновения к её тайне. Как она выглядит? Кто она? В этот миг дама вдруг начала хватать носом воздух. Запах магнолии и сандала отвлекал от мускусного запаха, свойственного оборотням, но сейчас его уже невозможно было не заметить.
– Кто здесь?! – жёстко произнесла она, раскрывая веер и поднимая лорнет, чтобы видеть и разить на всех уровня бытия, а за этим вопросом последовал резкий удар силы некросферы, разбивший зеркало на тысячи осколков.
Незнакомка недовольно топнула ногой, обнаружив тайное укрытие: того, кто прятался в нём, уже и след простыл. Правда, на небольшом выступе стены что-то белело. Дама подошла ближе. Тайная записка, в которую был завёрнут немудрёный букетик васильков. Что это? Может быть, это ловушка или порча? Сначала её рука уже подняла веер, чтобы уничтожить цветы, но они были такими милыми, как в её юности, когда она была нежной и доброй, собирая эти синие венчики на зелёных стеблях. А что же в записке? Дама развернула скомканный в порыве лист бумаги и прочитала следующее послание, заставившее её отложить веер и засмеяться:
«О Вас мечтаю третий день,
Встаю в тоске в такую рань,
Хоть вы не кротки, как сирень,
И не душевны, как герань,
Пусть! Я, беспечный одуван,
Простой, но гордый, василёк,
К Вам дикой страстью обуян.
Аж в горле ком и в сердце «ёк»!»