поэтому в перелете участия я не принял.
1 января наши улетели, я поехал с эшелоном. Глотаю аспирин и салицилку и 3-го уже переезжаю в
Колодзиевку. С моторами плохо. Определенно кипят. Пробовали то и другое — все в порядке. Первые 10
минут ничего, а потом кипят и выбрасывают воду. Делали пробные полеты — кипят. Пересмотрели все,
ничего не нашли. Что делать? Вдруг осенило. Полез я с Ушаковым к мотору и додумался. Трубки, проводящие
воду, тонки. Вода не успевает циркулировать, оттого и кипит. Для второй трубки место в радиаторе есть, но
оно заделано. Для 110 сил одной хватает, а для 150 — мало. Сказано — сделано. Поставили вторую трубку,
завели мотор — хорошо. Гоняли целый час — не кипит. Делай остальные.
В этот промежуток времени съездил я на автомобиле в свой полк, который стоял севернее Волочиска
в резерве. Повидал Николая Алексеевича Веревкина из 1-го Стрелкового полка (двоюродный брат автора. —
Прим. ред.), правда, всего одну минутку, и, увы, видел я его в последний раз.
Моторы готовы, и вот 29 января идем в полет. Бомбим Денисув и Дворжиско. Разбили какие-то обозы.
А одна бомба, упав на задворки, разбросала огромную кучу чего- то черного. Решили, что навоз, и
поддразнивали Пупса- Павлова. 1 февраля я уехал в отпуск в Ялту.
Без меня — ряд славных дел. Во-первых, наш корабль бомбил несколько пунктов. Привозят отличные
снимки Буркановского укрепленного узла на реке Стрыпе, настолько ясные благодаря выпавшему снежку, что
видны проволочные заграждения. «Киевский» корабль двухпудовой бомбой попадает в столовую штаба
корпуса в Бучаче во время обеда и избивает там около 25 офицеров. Наш «пароход» производит два налета на
Монастержиско и производит там, по выражению самих жителей, «страшный суд». Утром несет 25 пудов и
вечером 30. Вокзал и город (здания, занятые под казармы войск) разнесены вдребезги. Налет на Подгайцы и
опять «страшный суд». Пупс-Павлик бил поперек станции сериями с расчетом: недолет — станция, перелет
— город. Уничтожено около десяти двухэтажных домов, причем разрывы имели красный цвет от кирпичной
пыли. Когда пленных спрашивали о Подгайцах, они хватались за головы и говорили: «Ой-ой-ой, что вы там
наделали!»
19 марта на аэродроме погиб поручик Павлов (попал в воздушный винт. — Прим. ред.). Тяжелая
утрата для всех нас.
25 марта при полете к Монастержиско корабль был атакован тремя «Фоккерами», приближение
которых к кораблю прозевали. Точно горохом обсыпало весь корабль. Звон разбитых стекол и летящие в
разные стороны щепки. Вторая атака уже встречена огнем. Опять «горох» и щепки. Но первый «Фоккер»,
нырнувший под корабль, получает в упор обойму из «мадсена», пущенную Ушаковым, и падает. В это время
второй ранит Ушакова и штабс-капитана Федорова22. Ушакова — смертельно, разрывной пулей в верхнюю
часть ноги, а штабс-капитана Федорова разрывною же пулей в руку ниже плеча. Ушаков опускается из люка и
садится на пол. Верхний пулемет заел. Остается «льюис» у Павлика, да Федоров, сбросив бомбы в деревню
Барыш, стреляет из «маузера». Дело плохо. Но и «Фоккеры» уже нерешительны. Павлик подбивает второго.
Он садится в поле и разбивается. Третий ходит вне выстрелов и наконец отстает окончательно. В это время на
корабль набрасываются бучачские батареи, но он уже выходит на своих. У Ушакова страшнейшее
кровотечение. Молодежь растерялась и не догадалась перетянуть ногу через пах резиновым жгутом
амортизатора. Садятся на аэродроме. Ушакова и Федорова везут в госпиталь. Но Ушаков тотчас же умирает.
Между прочим, он отказался от перевязки в корабле, ответив: «Ведите бой, потом» Еще тяжелая потеря для
корабля. Наш старый моторист и механик, наш милый Миша Ушаков пал смертью храбрых и похоронен на
кладбище в Скалате. Спокойный, ровный, знающий, отличный товарищ, еще моторист Гатчинской школы.
Мир праху твоему! Уже после, когда вышел приказ о награждении крестом, отправились мы все на кладбище
и повесили на крест из пропеллеров георгиевскую ленточку. Корабль избит жестоко. Надо его чинить. Весть о
воздушном бое я получил в поезде, подъезжая к Жмеринке, но еще не знал, кто убит. В Борках-Вельке узнал,
как было. Миша был убит на том месте, где обычно во время боя находился я, в заднем среднем люке. Так что
если бы приехал на несколько дней раньше, пуля эта была бы предназначена мне. Судьба!
Чиним корабль. Стойка фюзеляжа с левой стороны пилотского места буквально перерезана
разрывной пулей. Заменить нельзя. Поставили параллельно добавочную, прихватили скобками. Остальное
заштопали и зашпаговали.
Штаб просит не летать и к чему-то приготовиться. Экипаж «Киевского» получил новый корабль и
отремонтированные моторы с разбившегося 3-го. Старый «Киевский» получает некто Соловьев23 с 13-го. 8
апреля пробуют «Киевский». Взлет хорош, но при повороте вдруг создается плоский штопор. Корабль сильно
разворачивает, и он разбивается. Недоумеваем, в чем дело. Картина такая же, как и при поломке Головина в
Зегевольде. Что такое? Экипаж «Киевского» снимает моторы и уезжает в Псков.
Весна. Грустно встречаем Пасху. 13 апреля в Зегевольде артиллерией подбит 10-й корабль. Над
станцией Даудзее- вас ранен шрапнелью в грудь навылет командир корабля поручик Констенчик. Он свалился
со стула и завяз в управлении. Корабль начинает падать. Дружными усилиями Констенчика вынимают из
управления. Садится помощник поручик Янковиус24, подхватывает падающий корабль и приводит его на
аэродром. После посадки вдребезги избитый корабль, остановившись, начинает разламываться и почти
совершенно рассыпается.
Авария 10-го корабля поручика Констенчика после боевого вылета. 13 апреля 1916 г.
Около этого времени посещает нас группа корреспондентов английских и американских газет. Идет
дождь. Не можем приветствовать их полетом. Обед, тосты и болтовня у зажженного камина. Разговоры о
будущем тяжелой авиации. Предположения о перелете из Европы в Америку.
С апреля месяца для меня, а для 2-го корабля — еще и раньше, начался славный 1916 год. Лучшая эра
в жизни 2-го корабля, да и в моей военной жизни. Корабль уже провел ряд прекрасных бомбардировок с
огромным количеством свезенных бомб и с ужасными результатами. Теперь настала моя очередь. Пришлось
бросать бомбы мне самому, применить накопившийся опыт в бомбометании, вести разведку и, наконец,
пожать плоды дум и наблюдений за действиями тяжелых машин.
9 апреля, нагрузив 21 пуд (корабль заметно ослабел и туго лез вверх), пошли мы бомбардировать
Язловец. Подошли, пристреливаюсь по окопам. Заранее поставил прицел приблизительно 12,5 делений.
Окопов — три линии. Бросаю в среднюю. Недолет: бомба попала прямо в первую линию. Значит, не пропала
даром. Можно бы переставить прицел, да не стоит. Просто можно перепустить цель через стрелку.
Приспособления у нас такие. Прицел стоит в люке, я — на коленях перед ним. Рядом, против
бомбового люка, висит уже кассета, и я, дернув рычажок, сбрасываю первую. Дальше я или толкаю кассету,
или командую: «Пошел!», и бомбы толпою спешат в люк и градом обрушиваются на обреченных. У меня на
шее висит рожок. Сигнал пилоту: один гудок — внимание! И смотри на стрелку. У пилота внизу линия, на
которую он «нанизывает» цель. О курсе, как подходить, мы уже условились заранее по метеорологическим
данным. Теперь, если надо взять немного правее или левее, я двигаю рычажок с передачей, и перед пилотом
дергается стрелка, показывая: право, право или лево, лево.
Так держать! Опять один гудок — замри! Я поверяю уровень на прицеле. Цель подходит: пли! Заряд