не понравился пчелам. Они на него напали, запутались в волосах и порядочно покусали. Надо было видеть,
как Павлик носился по саду, забыв, где калитка. Потом он относился к пчелам с величайшим недоверием,
выходя за фруктами только по вечерам. В Лиде мы делаем ряд полетов. Подучиваем кое-кого из новых. Кстати
выясняем, что бедняга Павлик совершенно не умеет ориентироваться. Посадят его за штурвал и говорят: ну-
ка, ворочайте налево, а теперь направо. А теперь домой, на аэродром. И бедный Павлик никак не может найти
аэродром.
Мы с Павловым занимаемся бомбометанием. Каждый раз набираем булыжника; сначала сбрасываем
пристрелочный, а затем — то в речку, то в развалины кирпичного завода. Попадания великолепные, и я
насобачился настолько, что попадаю в самые мелкие цели.
Привезли разбитый «Киевский» корабль Башко, он сильно побит пулями, преимущественно
разрывными. Приехал и сам Башко. Он еще забинтован, и из его головы и ног все время вылезают мелкие
осколки разрывных пуль, которыми он и был порядком изранен. Его моторы переставляют на новый корабль.
Мы волнуемся и настаиваем, чтобы нас пустили на фронт около Ковно и Вильны, так как здееь
начинают нажимать немцы. Хотим идти пятью кораблями сразу, но начальство что-то весьма неодобрительно
к этому относится.
Мы на 2-м корабле летим в Лавны (район Скид ел и на Немане), где отыскиваем промежуточную базу
для действия на два фронта: на Ковно и на Гродно. Чудный перелет- прогулка. Садимся в одном месте,
осматриваем и перелетаем на другое.
Только что сели; болтаем с крестьянами. Панкратьев пошел в соседний лесок. Вдруг видим, что по
направлению к нам ползком подбирается цепь, человек двенадцать. Оказывается, со станции Скидель выслали
воинскую часть — захватить спустившийся неприятельский аппарат. Цепь залегла шагах в тридцати. Я иду
навстречу и спрашиваю, что, собственно, такое они тут делают и не маневры ли у них в этом месте. Старший
в цепи унтер-офицер мирно со мною разговаривает. Говорит: послан захватить аппарат. Я говорю, что аппарат
мы им не дадим, и предъявляю свое удостоверение личности. Он говорит, что это все равно и аппарат они
захватят
Командир «Киевского» корабля поручик Башко, раненный после боя с неприятельскими «Альбатросами». Июль 1915
г.
—
Ну, — говорю, — коли будете захватывать, так я вас всех перестреляю, и ничего мне за это не
будет. У нас два пулемета, а вас слишком мало. Идите обратно за подкреплением и тогда приходите, потому
что полетим мы отсюда только к вечеру. Вы успеете все сделать, что вам надо.
—
Да нет, — говорит, — у нас больше народу нет.
—
Ну, — говорю, — тогда ваше дело табак. Ушаков! Поставь пулемет на верхнюю площадку!
Ушаков появляется наверху с пулеметом. Цепь так же ползком начинает осаживать назад. Унтер
чешет затылок, не зная, как быть.
—
Ну что, — говорю, — видите, что наша взяла? Да вы смотрите: мы вас уже окружили! — и
показываю на подходящего сзади из леса самым мирным образом Панкратьева.
Унтер смутился окончательно. Тогда я расхохотался и говорю:
—
Погоди, сейчас покажем предписание с печатью.
Панкратьев дал предписание. Унтер долго вертел, наконец согласился, что мы русские, и даже
выставил охрану, послав на станцию уведомление, что аэроплан свой.
Осмотрели мы имение, барский дом, парк. Нашли все пригодным и вечерком снялись обратно в Лиду.
Как дивно красиво садилось солнце и освещало массы кучевых облаков, с которыми мы летели на
одинаковой высоте и отчасти выше! Какой восторг — полет вообще! А тут нас еще в корабле была большая
компания, и кругом красота неописуемая. Я даже стал кричать: «Да здравствует Жюль Верн!» Публика со
мною согласилась. Да разве же не прав я был? Ведь какая красота — перелеты, и если бы не война, то сколько
удовольствия доставили бы они! Лети куда хочешь. Понравилось место — сел. Хорошо — пожил день, два,
три. Не понравилось — заводи моторы, кати дальше!
На аэродроме новости: привезли четыре мотора Русско- Балтийского завода. Приехал сам
конструктор, и их ставят на корабль. Моторы, говорят, хорошие — типа немецких, по 150 сил, шесть
цилиндров. Начинаются скачки с препятствиями: кто получит этот корабль. Главные кандидаты: Лавров,
Панкратьев, Алехнович. В штабе думают, иначе говоря — взвешивают все «про и контра». Ура! Корабль
достается Панкратьеву, значит — нам.
Вызываются наши мотористы, и им объясняются все таинства моторов. Иду смотреть и я. И что же
вижу? Чистейший «Бенц» авиационный, копия точнейшая, даже трубки для проводов те же самые. Мы все
сначала относимся к конструктору с благоговением. Но мало-помалу благоговение проходит. Оказывается, не
святые горшки лепят. Моторы ничего сложного не представляют. Обыкновенные стационарные авиационные
моторы. Но правда, слов нет — хороши, с такими моторами можно работать. Конструктор В.В. Киреев16
страшно серьезен. Но мы уже усмотрели, что вся конструкция построена по способу профессоров Пере-
колкина и Глазенапа, то есть просто содрана с безбожной точностью.
29 июля пробуем корабль — хорошо. Я работаю немного по регулировке и выбираю, где оказывается
слабина. Решаем делать пробу на высоту. Пристраиваю наш неизменный «Саф». Дают нам новый прицел, и в
корабле уже новые кассеты для бомб. Прицел смешанной системы, числится — Сикорского, но там уже есть
два уровня. Однако пристрелка рекомендуется столь дикая, что мы решаем продолжать свою, уже
выдержавшую испытания и критику.
Пошли пробовать на высоту. Но день подозрителен по шквалистости. И действительно, вышли на
2600 м и попали в грозовые облака. Там нас начало крутить. Мы — оттуда. Аэродрома нет, кругом облака. Мы
из облаков в ту сторону, где посветлее. Выбились, пошли вниз. Местность какая-то чужая. Где мы?
Определиться не можем. Карты, как на грех, с собою не захватили, считая полет обычным аэродромным. Да и
все карты остались в старом корабле. С нами — помощник начальника Эскадры полковник В.В. Витков-
ский17. Плутали, плутали — все без толка. А уже вечереет. Панкрат спрашивает, не над немцами ли мы. Я
говорю: «Нет, потому что все крыши целы и скот на полях бродит». Нашли железную дорогу, а в которую
сторону по ней лететь, не знаем. Решили садиться. Нашли место, сели. Спрашиваем местных жителей:
«Далеко до Лиды?» Говорят: «Верст тридцать». Оказывается, ушли к северо-западу. Полковник подходит к
Панкратьеву и официальным тоном говорит:
—
Капитан, я вам делаю выговор за небрежную организацию полета.
Командир 2-го корабля штабс-капитан Панкратьев
Панкрат — руку к козырьку, и ни слова. Оно, конечно, так, но все же церемония, по-моему, излишняя.
Как оказалось впоследствии, полковник обладал весьма несчастным свойством. Как он летит с кем-
нибудь, ну, значит, готово: что-нибудь стрясется — не то, так другое. Ну да я поговорю об этом впоследствии.
И прозвали наши его рыбьим глазом. Как в полете, так и сглазит, и полет из рук вон плох.
В августе мы на аэродроме производим опыт с грузоподъемностью. Берем с собою бомбу в 25 пудов
весом. Вышина ее — 2 аршина 10 вершков, насыпана песком. Тут происходит опять «кипроко». Генерал
Шидловский должен ехать в 8 ч вечера в Ставку, где нужно доложить об опытах. Уже в 6 ч вспомнили, что
хорошо бы иметь фотографию. Но вот беда: фотографический кабинет помещается при штабе, и туда надо
посылать за фотографиями. Пока их привезут, будет уже поздно. А в эскадре уже проведен принцип
централизации. Все собрано при штабе, и у кораблей все имущество отобрано, в том числе и фотография.