Вопрос об отношении к традиционным образам является одним из самых острых творческих вопросов для татарской советской литературы, как и для литератур многих народов Советского Союза. Поддерживая реалистические тенденции, многие критики отказывали писателям в праве употреблять традиционные образы, видя в них дань условности, отступление от только ещё укреплявшихся принципов реализма. Действительно, в татарской литературе традиционные образы часто использовались для «украшательства», как шаблоны красоты. Однако С. Рамеев показал, что стихотворение, казалось бы, из традиционных блоков, может источать очарование («Она»):
Отрицательное отношение к народно-поэтическим образам, к стилям предшествующей татарской литературы весьма негативно сказалось на поэзии Джалиля двадцатых годов. Не было оно изжито и позже. А в моабитских тетрадях поэт стремится использовать весь накопленный опыт осмысления традиционных образов — в контексте различных стилей татарской поэзии, восточных и западных литератур.
Объединение традиций различной стилистической окраски было начато Тукаем. Впоследствии его оригинально продолжил Хади Такташ. Джалиль в военной поэзии дал новый синтез национальных стилистических принципов.
Так, стихотворения «Красная ромашка», «Соловей и родник» построены на основе старокнижной традиции условной разработки устойчивых образов.
Ромашка стала красной, умывшись кровью бойца, сражавшегося против пятнадцати врагов, но не отступившего («Красная ромашка»).
В балладе «Соловей и родник» враг отравил ручей, а преследующий его боец решил напиться из этого ручья. Но в этот момент запел, защёлкал соловей. Он пел о том, как могуча любовь, о борьбе со смертью, о воинской славе. Он пытается предупредить бойца об опасности. Но ничего не понимающий джигит уже наклоняется к воде. Тогда соловей испил воды из ручья и упал мёртвый.
Стихотворения повествуют о любви к родине, о счастье самопожертвования в форме «высоких и таинственных картин» («Соловей и родник»). Традиционные образы соловья, родника и цветка разработаны автором в условно-романтическом духе, и к тому же не без оттенка сентиментальности.
Джалиль не только возрождает традиционные образы, но и ставит их на службу своим идейным задачам. Вот, например, как используется Джалилем образ цветка.
В восточной поэзии цветок как бы освобождён от конкретного значения, он является символом красоты, олицетворением прекрасного. В этой своей традиционной форме он часто выступает и у Джалиля.
Бельгийскому другу Андре Тиммермансу поэт говорит на прощанье:
В стихотворении «Случается порой» Джалиль пишет: «Ветер смерти дует на цветок души. Но не колышет и лепестка», — развивая фольклорный образ с изумительной яркостью.
В русской литературе, например, мы вряд ли встретим такие образы-символы. У А. С. Пушкина цветок послужил поводом для создания реалистического сюжетного стихотворения, где есть герой и героиня, определённые жизненные обстоятельства («Цветок», 1828).
Своеобразно использован этот традиционный образ в стихотворении Джалиля «Могила цветка». В нём рассказывается о жизни цветка, краткой, но одновременно бесконечной, как бесконечен ток времени.