Выбрать главу
Вдоль ограды бушует метель, Леденя и губя всё живое. Широка снеговая постель, Спит цветок в непробудном покое.
Но весной на могилу цветка Благодатные ливни прольются, И зажгутся зарёй облака, И цветы молодые проснутся.

Лирическая тема звучит в этих строках приглушённо. В последнем четверостишии возникает голос лирического героя, и стихотворение наполняется большим философским содержанием, становится воплощением мысли поэта о бессмертии художественного слова.

Как увядший цветок, в забытьи Я под снежной засну пеленою, Но последние песни мои Расцветут в вашем сердце весною.
(Перевод С. Липкина)

Здесь образ конкретного живого цветка как бы сопоставлен с его же символическим значением. Эта двуплановость чрезвычайно характерна для Джалиля. Традиционный образ может глубоко уходить в тот или иной контекст — бытовой, фронтовой, любовно-интимный, философский, однако о втором его значении — символ прекрасного — Джалиль не забывает. Это ещё раз подтверждает глубокую связь поэта с традициями родной литературы. В то же время вслед за Такташем, которому принадлежит открытие в татарской литературе возможности использования традиционных образов в их реальном значении, и Джалиль подходит к ним реалистически.

Джалиль подчиняет своим идейно-художественным задачам и сказочные мотивы и образы.

В татарской поэзии довоенного периода мотивы и образы сказок получили довольно широкое распространение, но, как правило, в сюжетных произведениях, в поэмах. Джалиль почти не пользовался ими. Но в моабитских тетрадях они входят в лирику.

Даже тогда, когда поэт, на первый взгляд, непосредственно заимствует сказочные приёмы, они совершенно сливаются с кругом его переживаний и теряют свою фольклорную нейтральность.

Положенный в основу стихотворения «Путь джигита» мотив оторванности от родных краёв несомненно носит фольклорный характер.

Вернулся б джигит, да дорога кружит, Дорога б открылась, да горы встают. Не горы — преграда, а орды врага, Несметные орды пройти не дают.
(Перевод К. Арсеневой)

Но за традиционной символикой легко угадывается лирический герой Джалиля, тоскующий по родине, идущий к ней трудным кружным путём, одолевая врагов, стоящих между ними.

То же сближение фольклора с сегодняшним днём можно видеть и в большом стихотворении «Праздник матери».

Три сына, выращенные матерью, вылетели из родимого гнезда: они ушли на войну. Весть первую приносит голубь.

Где старший мой? Где сердца утешенье? Он жив ли? Помощь надобна ль ему? — О мать, крепись: твой старший _______________________пал в сраженье, Твой старший сын погиб в Крыму.

Ветер принёс известие о втором сыне:

— О мать, крепись, в сраженье __________________пал твой средний, Для матери не смог себя сберечь. Пока не смолк в груди удар последний, Держал в руке алмазный меч.

От горя мать ослепла. Третье известие о возвращении с победой младшего сына омолодило её. Мать протёрла знаменем глаза и прозрела.

Здесь и волшебные вестники, и повторы, и чудо возвращения зрения... Однако финал неощутимо легко выводит читателя из страны сказок в действительность. Тем более легко, что в стихотворении с самого начала речь идёт о войне.

Я сыновей взрастила, что бессмертье, Погибнув, принесли своей стране. Я с вами праздник праздную... Придите к матери, ко мне!
И стар и млад приходят к ней с участьем, Цветы, любовь несут в её жильё. Стремится родина цветущим счастьем От горя исцелить её.
(Перевод С. Липкина)

Джалиль не разрушает фольклорной образной системы, не пытается силой приспособить её к современности. Но выражая переживания героя, делает эти образы понятными, современными.

В стихотворении «Волшебный клубок» нарисованы сказочные образы клубка, символизирующие неизведанность дорог, и людоеда-дива — фашиста. Масштабы зла, которое познал Джалиль, невольно заставляют его вспомнить сказки: зверства, которые он увидел, находятся за гранью реальности. Так появляются сказочные мотивы в изображении темницы:

Железные двери, как в сказке. В железе дыра, и в неё Смотрит див ежедневно — Добро проверяет своё.