Джалиль понимает, что в этом — в единстве с людьми города и села — главное.
Однако при несомненной обусловленности реальными событиями романтических стихотворений М. Джалиля нельзя не ощутить, что как раз конкретных примет времени там мало. В стихотворении «Истина» (1919) встречаются давний символический ряд восточной поэзии (свеча, изумруд, меч) и образный ряд современный (Красное знамя, справедливость, свобода): «На горе выстроилось войско. Сверкает оно величественно. В руках играет меч справедливости. Он окрашен красной кровью!» Образные ряды не соотносятся естественно, они вызывают ощущение встречи двух разных стилевых стихий.
Возвышенный пафос, фантастичность сюжета характерны не только для юного Джалиля. Стихотворения, отличающиеся подобными же чертами, создавали тогда многие татарские поэты.
Нетрудно увидеть близость стихов Джалиля стихотворению Такташа «Среди лунных лучей», опубликованному в 1921 году в оренбургской газете «Юксыллар сузе» («Слово пролетариев»):
Поэт Ш. Бабич, на литературных вечерах которого часто бывал Джалиль, писал в 1917 году в стихотворении «Подарок свободы»:
Интересно, что многие современники Джалиля приветствовали подобные произведения, считая их новым словом в татарской поэзии. Г. Ибрагимов, например, приведя стихотворение «На лодке» поэта Самави: «В руках — драгоценное красное знамя. // Сижу — в паруснике. Перед глазами — великий Красный маяк. // Он окружён звёздами», — пишет, что «...эти и подобные им строки ставят товарища Самави в ряд подающих надежды молодых литературных сил новой эпохи». По мнению Г. Ибрагимова, приведённые строки «для тех, кто хочет понять третью эру татарской литературы, могут послужить хорошим образцом настоящих художественных стихотворений» 1.
Романтическая патетика была свойственна не только татарской, но и вообще всей советской поэзии тех лет. Достаточно вспомнить хотя бы «150 000 000» Маяковского, стихи Н. Тихонова, многие произведения армянской, азербайджанской, грузинской, узбекской и других литератур. Причины, вызвавшие их появление, в разных литературах были сходными: революционный подъём, требовавший ярких, броских красок, волнующих, приподнятых слов. Однако сущность этой романтики была повсюду принципиально различной — традиционалистской или авангардистской, разными были основы их поэтики.
Джалиль писал: «В эти годы я прилежно читал древнеиранских поэтов Омара Хайяма, Саади, Хафиза... И стихи мои этого времени, под их влиянием, романтичны» 2. Чувствуя недостаточность сказанного, Джалиль добавляет: «В 1922–1923 годы я был далёк от реалистического воплощения социалистической действительности. Мои творческие принципы были таковы, что я был не в силах отобразить современную жизнь» 3. Поэт утверждает, что увлечение классикой имело по преимуществу отрицательное влияние. Однако Г. Кашшаф, рассматривая стихотворения указанного периода, справедливо замечает: «Конечно, воздействием древних классиков нельзя объяснить творческие заблуждения двадцатых годов» 4. Классики, в том числе и Омар Хайям, Саади, Хафиз, многое дали Джалилю. Он на деле увидел богатые художественные возможности классической татарской и восточной поэзии, и это помогло со временем сделать его стих музыкальным, удивительно лёгким и изящным. Приведённые слова Джалиля написаны тогда, когда влияние восточной классики, а также воздействие тех национальных писателей, которые не укладывались в примитивно понятые рамки реализма, на наши литературы отвергалось или неверно толковалось. В воздействии восточных литератур видели преграду развитию реализма, препоны на пути влияния других литератур, прежде всего русской. Другое дело, что Джалиль подчас некритически переносил в свои произведения мотивы и образы этой поэзии. В результате его лирический герой оказывался оторванным от действительности первых послереволюционных лет.
1
Ибрагимов Г. С большими надеждами. Молодые таланты. — Татарстан хэбэрлэрэ, 1921, 21 марта. (На татарском языке.)