Без размышления о времени и о себе нет не только поэта, без этого невозможна жизнь человеческая. Джалиль, закончив рабфак, обучался в Московском университете (закончил в 1931 году), повидав людей, уже накопил известный жизненный опыт. Честно признаемся: не был этот опыт так уж велик, не было ещё серьёзных и больших знаний, не столь был широк кругозор, не так уж много прочитано, осмыслено. Но дорога была верной: он шёл к истокам национальной, к горизонтам всей советской и мировой культуры. Естественно, Джалиль переживает глубокие внутренние перемены. Невероятная сложность развития страны постигается не острой и дерзкой мыслью, она познаётся сердцем, художнической интуицией. Однако и сердце поэта кое-что стоит. Сердцем М. Джалиль принял революцию (в 1917-м ему одиннадцать, а в 1919-м — тринадцать лет). За М. Джалилем, за татарами стояла многовековая история борьбы против социального и национального угнетения, история вражды людей и народов, история утверждения необходимости дружбы народов страны. Велика была цена социальной справедливости и национального равенства, возрождения национального достоинства, принесённых революцией. М. Джалиль, как бы ему ни было тяжко в двадцатые или тридцатые годы, неизменно, когда речь шла о выборе, избирал верность народу, великим идеалам свободы, национального достоинства и межнационального согласия, всегда сохранял понимание того, что его опора — совесть, честь, человечность, достоинство. Изнутри, из недр его человеческого и национального сознания был продиктован его творческий путь тридцатых годов — к народу. И это отделило его от одних писателей и соединило с другими. Однако выразить этот путь в поэзии оказалось нелегко: надо было фактически возродить чувство слова, обратиться к классике, вспоившей его как личность и художника, переосмыслить итоги самоотверженного труда стихотворца второй половины двадцатых годов. На это и ушли 1930-е годы. В эти годы он открыл и утвердил основные для него категории: свобода человека как условие его жизни, природа и история как среда его жизнедеятельности.
Поэт далёк от простого отрицания того, что сделано им в прошлом. Это были трудные годы, полные испытаний и для него и для страны:
В оригинале стихотворения сказано ещё резче: «Года не гладили, а царапали лицо, оставляли на нём глубокие шрамы». В реальности, отметим попутно, М. Джалиль сохранил весь юношеский свой облик. Речь опять здесь, очевидно, о том же — о необходимости понять себя, о трудности этого. Мыслитель в отроческие годы, юный поэт, воспитанный в школе Г. Тукая, Дэрдменда, восточной философской классики, ныне утратил поэтическую философскую школу, не готов объять умом грозное и сложное время, его резкие сломы, его одновременно трагический и героический пафос.
Суровости времени он по-прежнему противопоставляет свой юношеский оптимизм — великие идеалы требуют беззаветности:
Джалиль полагает, что новые его произведения были невозможны без политических стихов двадцатых годов.
Известный качественный рост поэзии Джалиля, определившийся к 1934 году, опирается на изменение его отношения к литературе. Джалиль начинает приходить к пониманию значения самой личности художника-творца. Он теперь стремится определить своё личное отношение к тем событиям, о которых рассказывает. Джалиль вновь начинает осознавать себя лириком.