Выбрать главу

Широко открытыми глазами смотрит он на мир и не может нарадоваться его неожиданно стройной, законченной красоте.

Вот на лыжах, в свитере зелёном, Ели молодой под стать вполне, Наполняя лес весёлым звоном, Девушка моя спешит ко мне. Вот мелькнула, поднимаясь в гору, Вот остановилась у ольхи, Я смотрю на снег, дивлюсь узору... Это настоящие стихи!
(Перевод С. Липкина)

Жизнь богата, прекрасна, и поэт должен увидеть её красоту. Тогда и родятся «настоящие» стихи. Таково тогдашнее кредо М. Джалиля.

Нельзя не обратить внимания на узость жизненно-тематического спектра оптимистических произведений — лыжная прогулка, леса детских лет, бьющие из-под земли родники. Произведения вбирают в себя большей частью впечатления давних детских, отроческих лет пребывания в деревне Мустафино, в Оренбурге с его живописными рощами, тут и памятные места подмосковных Загорянки, Голицыно, где М. Джалиль катался на лыжах. Одним словом, радостные впечатления, отразившиеся в творчестве М. Джалиля, высвечивают узкий сегмент жизни самого поэта и те стороны его жизни и размышлений, которые впрямую не соотносятся с событиями, происходившими в стране.

Однако, отмечая это, следует сказать о другом, не менее, а, быть может, более важном, — здесь поэт идёт к открытию природы.

Для нас понятия экологии, понятия сращённости человека с историей Земли, её водами, горами, лесами, небесами естественны. Но надо помнить, что и великим умам XX столетия нелегко, не сразу открывалось единство социальной истории и истории Земли, катастрофичность социального развития, не соотнесённого с закономерностями эволюции жизни на планете.

Крутые разломы истории страны находили отзвук в его душе, они врывались в мир поэта.

Так, стихотворение «Слёзы мои высохли» поражает несходством с другими произведениями тридцатых годов. Поэта терзает тяжкое отчаяние: нет друзей, верных товарищей, угасает светлая надежда, не остаётся сил выносить жизнь. Страстный и прямой, Джалиль во весь голос говорил не только о счастье, но и о несчастье:

Слёзы мои высохли, В руках нет сил. Перестань, сердце, Не гори, не гори больше.
Совсем уже высохли Теперь мои слёзы. Совсем не осталось Вокруг товарищей.
С безнадёжной верой Пройдут дни. Долго горело, перестань, Перестань уже, сердце.

Достаточно сказать об огромном напряжении жизни страны, достаточно напомнить о трагическом утверждении культа личности, чтобы объяснить появление у Джалиля этого стихотворения и ему подобных.

Поэта мучит чувство одиночества: Ночной простор. Я жгу костёр. Вокруг туман, как в море. Я одинок — простой челнок, Затерянный в просторе.

М. Джалиль находит традиционный образ, полный глубокого значения. Костёр в кромешной ночи — символ одиночества и стремления преодолеть это одиночество, призыв — отзовись! — к другому.

Стихи эти — «Слёзы высохли», «Одинокий костёр», «Бывают ночи» — из архива поэта, они ныне печатаются с пометкой — «Между 1936 и 1939». Пометка эта редакционная, она относит эти произведения к периоду репрессий; однако вряд ли возможно — просто одним волевым решением — так уточнять их дату. Вернее говорить о тридцатых годах. В этих стихах отгадка очень существенных обстоятельств жизни, объяснение многого в судьбе и в поэзии М. Джалиля.

М. Джалиль всё чаще испытывает одиночество. В стране происходили серьёзные сдвиги, социальные разломы вовлекали в себя миллионы жителей города и деревни. А поэт был наделён даром сопонимания, даром вчувствования, даром предвидения. Названные стихи обнажают существование сложных психологических пластов в сознании писателя. Поэт всегда, как любая сильная творческая индивидуальность, подобен камертону, который осязает всю многозвучность мира, хотя осознанно может откликаться лишь на некоторые явления, происшествия, события. Одиночество, посещающее М. Джалиля, примета дисгармонии внутреннего мира поэта, разлада в его художественном сознании. Творческая психология — проблема весьма сложная, но всё сложное имеет свои простые аспекты, выявляется в наглядных вещах, проступает в естественных очевидностях. Поэзия М. Джалиля, помещённая в сетку крупных координат времени, воспринятая в целостности, позволяет понять, что писатель видел, знал, понимал и, наоборот, не осознавал, даёт возможность постигнуть, чем он руководствовался в обращении к той или иной проблеме или теме, в разработке тех или иных стилевых принципов. Случайно ли в тридцатые годы он в некоторой степени отходит от злобы дня и погружается в фольклор? Чем обусловлены наивность поэмы «Письмоносец», либретто «Ильдар»? Почему столь завершённа «Алтынчеч», трагическая по замыслу?