М. Джалиль с полудетских, с отроческих лет вошёл в среду комсомолии и никогда не порывал с ней. Среда эта становилась по составу иной, со временем комсомольских работников заменили журналисты, поэты, литераторы. Верность революционным заветам делала его выразителем идеалов его юности; М. Джалиль знал это, ценил — и оставался всегда верен этим идеалам.
Однако страна проходила полосу тяжёлых исторических испытаний — развёртывалась индустриализация, прошла коллективизация, в газетах освещался один судебный процесс за другим. Эти явления отразились в поэзии М. Джалиля — не впрямую, не в лоб, а в тех или иных особенностях тематики, проблематики, самого его творческого развития. Вряд ли он мог так, как мы, взглянуть на современные ему события. Джалиль очень рано ушёл из родной деревни и больше там не бывал. События в деревне времён перелома доходили до него в основном с полос газет. Поступь индустриализации его творчески не заинтересовала. К сожалению, и город остался для него не до конца раскрытым, в Казани он знал более всего рабфак, в Москве его окружением были преимущественно земляки, а во второй половине тридцатых годов — люди консерватории. Словом, биографически он не был включён в исторические переломы.
Но путь его для внимательного взгляда при несомненном сходстве с торной, одобренной канонами времени дорогой чётко индивидуален. Он индивидуален уже потому, что поэт остался верен проблематике, волновавшей его с юности, — человек и его внутренний мир. Он индивидуален и потому, что поэт был верен своему, к сожалению, не всегда скорому процессу художественного развития — его проблематика (личность и народ, личность и история) углубляется, разворачивается не под воздействием внешних событий, а по внутренней личной логике. Он всегда отвечает на вызов действительности, но отвечает по-своему и не столь быстро. Так создаётся обычное для писателя неполное — весьма различное у разных литераторов — совпадение с днём текущим и его заботами. Если в двадцатые годы, в их второй половине, он юношески азартно жил злобой дня, то в тридцатые годы М. Джалиль, хотя и продолжает откликаться на события, вызывающие общественный интерес, находится весь в поисках авторской позиции, которая позволила бы ему выразить полно, глубоко время и себя, быть в ладу с собой и со временем, найти единство между собой и народом. Он остался в стороне от воспевания вождизма, славословий тяжёлой колеснице эпохи, хотя и не смог избежать общей участи — соавторства в коллективных изданиях 1. И в лирике, и в эпике М. Джалиль стремился сохранить — и приумножить — гуманистические, демократические начала. У него есть наивность, она идёт ещё от двадцатых годов. Однако время побуждало к иному, необходимо было всё более пристально всматриваться в главное — народные судьбы, народные традиции, народное слово.
События, связанные с репрессиями второй половины тридцатых годов, задевают и М. Джалиля. И его вызывают для бесед, и его многократно испытывают. Но всё это — словно каким-то подсознанием — им отвергается, исторгается из его реальности. К этому времени М. Джалиль уже взрослый человек, он смог держаться достойно. Не привели его эти события и к отказу от идеалов юности — за ними стояли судьбы отца и матери, брата и сестры, судьбы татарского народа, который увидел в революции путь к давним идеалам свободы и справедливости, который вынашивал эти идеалы без малого тысячелетие. Да и судьба тут была к нему — то ли москвичу, то ли казанцу — милостива, тучи собирались, но молния не ударила. Даже прямые печатные обвинения «Алтынчеч» в отступлении от социалистической идеологии не привели поэта к драматическому финалу. Судьба!
И всё же в эту пору он был одинок. Для возмужания личности требуется среда, люди. У него были друзья, великолепные, умные, люди больших знаний и воспитанного вкуса. Но слышал ли он слова полной правды, без которой нет высокого искусства? Трудно сказать, но вот «Одинокий костёр» и все названные стихи говорят только об одиночестве, в них звучит лишь глухое эхо грозных и трагических явлений:
1
М. Джалиль принял участие в создании трёх коллективных (без указания авторов в одних случаях, в других случаях перечислялись входившие в коллектив авторы) поэм: «Песня о Великом Октябре» (Казань, 1935), «Дорога молодости» (Казань, 1938), «Вождю» (Казань, 1941). Все три представляют стихотворное повествование о татарской республике, её успехах в сельском хозяйстве, в промышленности и т. д. Последняя отличается от предыдущих только адресатом. Все на татарском языке.