Выбрать главу

Отделение красноармейцев, уставших от погони за бандой белогвардейцев, располагается на отдых в избушке бабушки Сарби (стихотворение «Бабушка Сарби», 1936):

Осенний лился леденящий дождь. В село вошли мы. Было уж темно. Издрогшие усталые бойцы, Мы постучали в низкое окно.

«Испуганная, дряхлая» бабушка Сарби поначалу недоверчива, но вскоре она оттаяла.

Когда же — кто мы — бабка поняла, Смягчилась, стала вдруг совсем другой, Достала, постелила на печи Единственный тюфяк свой пуховой.
— Сынки! — она сказала. — Печь моя Натоплена, закрыта в самый срок. Влезайте-ка на печку и в тепле Поспите там, как люди, хоть разок!
(Перевод В. Державина)

Прошло время, другой стала родная земля, на которой когда-то гремели бои, но поэт не забыл «материнской ласки» бабушки Сарби. Трагедии гражданской войны Джалиль воссоздаёт в бытовой картине.

Были среди написанного в эти годы поэтом и стихи посредственные. М. Джалиль продолжает, как и прежде, откликаться на новые явления, понятия. Так появляется стихотворение «Парашют» (1936), «Песня о красном лётчике» (1933), «Пожар» (1933), «К полюсу» (1933), примечательные лишь упоминанием новых профессий, последних событий. Есть в его стихах и мотивы, которые ныне читаются с печалью — о бдительности, переходящей в подозрительность. Но они у него, словно внезапная тень, летучи. Есть и просто плохие стихи. Это, скажем, также «Песня о пионерке Мамлакат», «Девушка-милиционер» (1935), «Молодые» (1936), «Из Крыма», «Ветер» (1937). Мелочи выдаются за главное в жизни народа (путёвка в дом отдыха объявляется в стихотворении «Из Крыма» идеалом счастья). Но подобных стихотворений немного, написаны они, очевидно, небрежно, и не они определяют облик поэзии Джалиля.

Ныне поэт стремится к созданию законченного художественного образа, уйти от натуралистической точности деталей и фактов. Это можно проследить, например, по его работе над стихотворением «На ржаном поле» (1937). На рассвете комбайнёр Зайнаб выезжает в поле. Начинает свою работу и солнце. Между ними развёртывается соревнование: кто быстрее дойдёт до горизонта?

До сих пор такого не бывало, Чтоб сумела девушка пройти За один лишь день ржаное поле, Обгоняя солнце на пути!
Солнце в гору — И смуглянка в гору! Неразлучны верные друзья, Оба лучезарны и румяны, Их двоих остановить нельзя...
(Перевод А. Штейнберга)

Труженику полей, который встаёт с солнцем, весь день работает под его лучами и ложится, когда оно заходит, естественно видеть в солнце своего напарника, такого же, как и он, работника.

В первом варианте стихотворения (архив поэта) оно заканчивалось следующими строками:

На краю поля её ждёт бригадир. В одной руке у него — букет цветов. В другой — знамя. Оно, развеваясь, С нетерпением ждёт Зайнаб.

Готовя рукопись к печати, Джалиль убрал эти строки и дал другой финал:

Нынче солнце позади осталось... В честь Зайнаб шумит зелёный лес. Птичий хор поёт, и ветер дышит Предвечерней свежестью с небес.
Солнце, закатясь наполовину За черту пылающих полей, Словно знамя алое вручило Молодой сопернице своей.
(Перевод А. Штейнберга)

Флагом победы был для Зайнаб закат солнца. Появление же бригадира с цветами и знаменем в руках не только разрушило бы поэтическую ткань повествования, но и привело бы к лакировочности. В этом маленьком факте отражается то обстоятельство, что творчество равно подчинено и критериям художественности, и требованиям совести, правды. Их не отделить, их не разорвать.

Свидетельством непрерывного преобразования его поэзии стали и пейзажные стихотворения. Конечно, это не признак решительного её обновления. Но это примета того же движения М. Джалиля к вековечным основам литературы, призванной запечатлеть человека в его отношении к обществу, к истории, к природе.

Пейзаж в поэзии Джалиля двадцатых годов фактически отсутствовал, поэт как бы не видел природы, не замечал её. Захваченному энтузиазмом тех лет Джалилю казалось совершенно ненужным обращение к природе.