Март — апрель — май были весьма нелёгкими для М. Джалиля. Он находится на передовой — по заданиям штаба, возвращаясь по выполнении поручения в Малую Вишеру. Поездки трудные, изнурительные. «В последней поездке, — сообщает он, — я чуть-чуть не попал в окружение» 4. Бои проходят в трудных условиях. «А природа, — добавляет М. Джалиль в другой своей весточке в Казань — ужасная, кругом сплошной гнилой лес и болота. Болота, болота, болота!.. Ходим по колено и по пояс в грязи и по болотной воде. Наши цветущие края, где текут серебряные ручьи, Волга, Кама, Белая, что цветут яблони, черёмуха, вишни — нам только снятся... Такую грязь, таких болот я никогда не видел» 5. Служебные обстоятельства М. Джалиля меняются — он становится работником газеты, но характер его жизни и воинской деятельности изменяются мало. Попал он в газету опять случайно. Произошло это, по воспоминаниям Л. Моисеева, бывшего заместителя редактора газеты «Отвага» и товарища М. Джалиля по Московскому университету, весьма просто. Они встретились в Малой Вишере и разговорились. «И тут меня, как говорится, — вспоминает Лев Моисеев, — осенило. Я вспомнил, что штат нашей газеты недоукомплектован, хотя, по совести говоря, мы спокойно обходимся без отсутствующей единицы.
— Знаешь, — говорю я Мусе, — можно кое-что придумать. По штату в нашей газете положено иметь двух писателей, а мы имеем одного. Ты писатель и подходишь нам по всем статьям. Хочешь — идём сейчас в политотдел к Золотарёву, будем просить, чтобы тебя отчислили к нам.
В глазах у Мусы вспыхнул огонёк надежды.
— А ты думаешь, выйдет? — спросил он.
Искренне желая помочь товарищу, сам не зная, удастся ли это осуществить, я уверенно ответил:
— Наверняка выйдет. Только ты подумай, стоит ли из резерва уходить в нашу армию. Ведь мы находимся в тягчайшем положении.
Я подробно описал обстановку, в которой находилась тогда Вторая ударная армия. Мы чувствовали, что дела у нас идут неважно, что скоро наступит весна и мы, если не будут приняты какие-то срочные меры, утонем в Волховских болотах. Причин такого положения мы тогда, конечно, не понимали. Но что может кончиться большой бедой, как это впоследствии и получилось, — это сознавали многие из нас.
Предупреждения и предостережения, которые я излагал в нарочито чёрных красках, нисколько не смутили Джалиля.
— Ну, тогда идём, — коротко сказал я.
Золотарёв, ведавший в политотделе фронта распределением кадров политработников, знал меня. Знал и то, что наша армия действительно находится в тяжёлом положении. Я рассказал ему, как мёрзнут пальцы у наборщиков, работающих в продуваемой морозным ветром палатке, как пишем передовые и статьи сплошь и рядом на пеньках или, в лучшем случае, сидя в худом кузове нашей полуторки... Заключил я всё это настойчивым требованием подкрепить нас кадрами, потому что один литературный сотрудник (Всеволод Багрицкий, сын Эдуарда Багрицкого) убит, другой (Кузьмичёв) ранен, третий (Вучетич, ныне известный скульптор) неработоспособен после контузии. Тут же предложил и кандидатуру Джалиля, рассказал, кто он такой и почему он нам подходит.
Во время этой беседы Джалиль молчал, только глаза его горели хорошо знакомым мне возбуждённым блеском. Я кончил докладывать, и Золотарёв, немного помедлив с ответом, лаконично изрёк:
— Ну, коли так, — оформляйте» 1.
Всё, что понимали Л. Моисеев, Золотарёв, понимал М. Джалиль. И был готов. Он шёл на войну, подумав обо всём и готовый к любым испытаниям, готовый к смерти. С 5 апреля 1942 г. М. Джалиль на постоянной должности в армейской газете «Отвага», на должности, как он хотел, «по специальности». 6 апреля он прибыл с Л. Моисеевым в деревню Огорелье, недавно освобождённую от врага, где располагалась редакция.
М. Джалиль быстро освоился в новом коллективе. Первое его задание — обзор писем раненых бойцов. Потом он печатает короткие заметки об эпизодах войны: «Автоматчик Поляков», «Кочующий миномёт», готовит статьи для раздела «Мастера своего дела». Пытается даже писать стихи на русском языке (ведь с татарского переводить было некому).