Открытый фольклорный поток, устремившийся с новой активностью в первые же месяцы пленения в песенные строки М. Джалиля, связан и с его обращением к устнопоэтическому наследию в довоенные годы, и с тем мощным воздействием, которое оказывали на него волны народного горя и отчаяния. Так приходят в его поэзию традиционные образы ласточки, рыбки золотой, быстрого коня, разработанные в своеобразной манере — образ одной строфы дополняется и усиливается образом другой строфы, напоминая о родине, вычерчивая грани чувства, а в финале они все будто суммируются в прямо выраженной мечте:
А подчас М. Джалиль создаёт песни, в которых соединяются черты народной и хорошо освоенной им композиции оперной арии. Заметим, что последние в татарской профессиональной музыке также носят глубоко народный характер: профессиональное искусство зарождалось в недрах самодеятельного театра, питалось песней и сохраняет эту связь поныне. Черты вот такой песни отчётливы в стихотворении «Письмо» (лето 1942):
«Судьба Джалиля — это часть общенародной судьбы, — говорил Н. И. Лешкин, также исследовавший все перипетии судьбы легионов, судьбы людей, вовлечённых в водовороты мировой войны. — Попробуйте отделить воды вон той речушки... от всей реки. Ничего не выйдет... Так и судьба поэта» 1. Джалиль стал символом преданности отчизне, его поэзия — музой сражения за честь и за достоинство человека. Это определило и отношение к нему со стороны его товарищей по борьбе, и в известной степени его роль в надвигавшихся дальнейших событиях.
В Демблине стало известно, что русские, украинцы, грузины переводятся в другие лагеря. А в Демблин свозили татар, башкир, чувашей, марийцев, удмуртов — представителей наций Поволжья — Приуралья. Преображался и сам лагерь: он был разделён на рабочую и строевую части, сортирование определялось физическим состоянием пленников. Не замедлили появиться и пропагандисты националистических и шовинистических лозунгов. Немцы стали рядиться в защитников народов, идею крови, национальной исключительности пытались привить для разрушения и уничтожения этих же наций — их же руками.
К осени 1942 года гитлеровский вермахт был ослаблен. После битвы на Волге над фашистской Германией нависла угроза поражения. Казавшаяся покорённой Европа начинала проявлять признаки неповиновения. Во Франции действовали маки, росло сопротивление в Югославии, Греции. С каждым днём всё более ширилось партизанское движение на Украине, в Белоруссии. И самое главное — неуклонно возрастала сила ответных ударов Советской Армии.
Фашистский генштаб принялся изыскивать новые средства для укрепления своей изрядно пошатнувшейся военной мощи. И тогда, помимо тотальной мобилизации, было принято решение создать боевые части из числа советских военнопленных русской и нерусских национальностей и бросить их против Советской Армии и партизан. Деятельность власовцев, бендеровцев, казалось бы, свидетельствовала о возможности формирования подобных частей. Ставка делалась на то, что в среде военнопленных найдутся предатели, а также и на то, что украинцы, узбеки, казахи, грузины, армяне, азербайджанцы якобы ненавидят «поработивших» их русских, как, в свою очередь, русские якобы настроены шовинистически.
Это решение генштаба было принято во изменение прежней позиции по отношению к военнопленным. Как известно, Гитлер и его приспешники поначалу были категорически против вручения оружия не немцам. На совещании 16 июля 1941 года в берлинской ставке Гитлер, Розенберг, Ламмерс, Кейтель, Геринг пришли к решению об уничтожении всех военнопленных. «Ни славянин, ни чех, ни казах, ни украинец не имеют права носить оружие» 1, — такой был приказ. И в первые месяцы войны пленных действительно уничтожали на месте. Впоследствии их стали перевозить в лагеря смерти. Так, в Ченстоховском лагере в Польше из 30 000 «туркестанцев» выжило всего 2000 человек 2.
1
«SS im Einsatz», Kongres — Verlag, Berlin, S. 574–575. Эти материалы, как и последующие данные Ю. Торвальда и журнала «Der Spiegel», приводятся в ст.: Nebenzahl L. Mussa Dshalil — Dichter und Kämpfer. — Freundschaft in Aktion, Beilage zu Heft 12, S. 1–14.
2
Thorwald Jurgen. Wenn sie verderben wollen (Bericht des grosen Verrats). Steingrüben — Verlag, Stuttgart, 1952, S. 72.