Выбрать главу

Моабитские тетради высоко оцениваются Г. Диттманом. «Эти стихи показывают не только поразительные поэтические возможности Мусы Джалиля, но и его редчайший характер, его колоритнейшую индивидуальность». Г. Диттман анализирует стихи поэта, их композиционные особенности, показывает совершенство отделки каждой строки, говоря, что Джалиль — «редкой силы лирический поэт».

Немецкие литераторы много сделали для того, чтобы во всех подробностях и деталях выяснить путь поэта в гитлеровских тюрьмах и концлагерях. Велики заслуги Леона Небенцаля, который в 1959 году, через пятнадцать лет после гибели поэта и через шесть лет после начала поисков, точно установил дату и место казни М. Джалиля. Л. Небенцалю помогали десятки его корреспондентов, государственные учреждения.

Отношение к фашизму, к гитлеровской Германии в том числе, не было только вопросом политики или идеологии. Оно было и выражением философии, культуры, этики. Оно воплощало принятие или отвержение великого смысла жизни рода человеческого на земле, предназначения человека.

Вечные вопросы бытия и вопросы политики всегда были связаны, а сейчас, в наши уже дни, они переплетаются, соединяются, сливаются. Выбор философский, этический, мировоззренческий означает и выбор социальный, политический.

4. ПРОСТЫЕ ПРИМЕТЫ СЧАСТЬЯ

Когда Андре Тиммерманс в дни VI фестиваля молодёжи мира был в Москве, в беседе с ним я спросил: о ком они говорили с Джалилем в Моабите? Тиммерманс ответил, что Джалиль постоянно вспоминал жену и дочь. Муж и отец, он тосковал по семье, по дому.

Первые стихи в моабитских тетрадях — «Песня девушки» и «Платок», — датированы июнем — июлем 1942 года и адресованы любимой. Подаренный ею платок отяжелел от крови.

Перед врагом колен не преклонял я, Не отступил в сражениях ни на пядь. О том, как наше счастье отстоял я, Платочек этот вправе рассказать.
(«Платок». Перевод В. Ганиева)

Стихи эти представляют как бы свободные вариации на темы, сюжеты и поэтику народных песен. Автор создаёт парафразу своих личных переживаний; они, в их индивидуальности, очевидно, не соотносимы с громадностью общей беды, всеобщей разлуки, всенародного страдания. Личное вырвется позже, но, как и все думы и переживания Джалиля, и в любовной лирике разместятся пласты — индивидуальный, народно-поэтический, советский, интернационалистский.

Историки литературы периода Отечественной войны отмечали, что особое значение в ней приобрела интимная лирика. О любви писали лучшие свои стихи русские, татарские и башкирские поэты. Признание получили ещё в военные годы лирические стихи К. Симонова, А. Суркова, М. Исаковского. Любовь в поэзии военных лет связывалась с воспоминаниями о мирных днях, с надеждой на возвращение к родным очагам, была пристанищем для души в тяжёлые минуты.

Стихи Джалиля о любви, написанные в плену, в тюрьмах, — тревожные, порывистые. На них лежит печать огромного горя, подчас поэт словно погружается в беспросветный мрак. Однако это не делает любовную лирику Джалиля лирикой отчаяния. Существуют мировые любовные циклы — дантовский, шекспировский, восточных поэтов. Современная любовная лирика иная, её цель, видимо, не в воссоздании какого-либо одного плана: трагического, жизнерадостного, а в выявлении каждого оттенка, всего живого течения мыслей и переживаний. Такова и лирика М. Джалиля.

Раздумывая о прожитых днях, Джалиль удивляется тому, насколько легко забылись все беды и обиды прежних лет:

Былые невзгоды, И беды, и горе Промчатся, как воды, Забудутся вскоре.
Настала минута, Лучи засияли, И, кажется, будто Не знал ты печали.

Они несоизмеримо малы по сравнению с сегодняшним горем. Настоящее, как бы ни было оно мрачно, не заслоняет минувшего. Тяжесть испытаний заставляет ещё острее увидеть те радости, которые, быть может, раньше были незаметны: