– Я не хочу сбивать тебя. Достаточно того, что у меня голова пухнет. Какое у Тико полное имя?
– У Тико?
– Не Мэнни Пинеро?
– Никогда о таком не слыхала.
– Тико служит в полиции?
Марина рассмеялась.
– Скажешь тоже!
– Иными словами – нет.
– Да что с тобой, черт возьми, происходит?
– Ничего особенного.
– Неужели? Мне сказали, что послали человека разобраться с Тико. Они что – ошиблись?
– Кто «они»?
Она вытащила из кармана фотографию и показала ему:
– Это ведь ты? Билли Демпси?
На фотографии он был с трехдневной щетиной.
– Ты что, меня не помнишь? – спросил он.
– Но ведь ты похож на человека на снимке. Это ты должен разобраться с Тико.
– Ты что, первый раз меня видишь?
– Похоже, мы с тобой как-то перепихнулись, но я не уверена. Где же всех сосчитать. – После непродолжительной паузы она сказала: – Не смотри на меня так!
– Как?
– Будто я отняла у тебя сладкую булочку.
За окном, на здании с куполом развевался флаг с изображением черного солнца.
– Я в том смысле, что ты выглядишь расстроенным, – сказала Марина, когда Демпси промолчал.
– Я не расстроен.
– Тогда не сиди с таким лицом. Ты действуешь мне на нервы.
– Мне нужно знать еще что-нибудь?
– Ты знаешь, что это Нью-Йорк? Человеческая раса? Планета Земля? И прочее?
– Верю на слово.
– Парень, да ты с приветом!
– Расскажи мне о том, что должно произойти в сквере.
Она пожала плечами:
– Кто знает, что у Тико на уме? Выясним по ходу дела.
– Ты пойдешь со мной?
– Иззи и я – мы твое прикрытие. Разве они ничего тебе не сказали?
Демпси подавил желание снова спросить: кто «они»? Похоже, это не имело значения. Взамен он спросил:
– А почему ты думаешь, что сумеешь прикрыть меня? У тебя что, богатый опыт?
– Сумею, не сомневайся.
Несколько мгновений они пристально смотрели друг на друга, потом Марина сказала:
– У нас еще есть время. Можем снять номер и расслабиться.
– Ты серьезно? – спросил Демпси. – Мне предстоит сражаться с Тико, а ты предлагаешь мне покувыркаться с тобой в постели?
– А чем еще ты собираешься заняться? Писать завещание? Я сама работаю лучше, когда сниму напряжение.
– Я и так спокоен, – сказал Демпси и с удивлением понял, что он и в самом деле совершенно спокоен, живет настоящим моментом и не беспокоится о предстоящих событиях.
– Может, дать тебе хорошего пинка?
До сих пор он видел лишь внешнее сходство между своей Мариной и этой; но сейчас – когда она стояла перед ним в вызывающей позе, скрестив руки на груди, с сердитым обиженным лицом, – Демпси увидел свойственную им обеим жесткость и одновременно уязвимость.
Но если его Марина была не такой уязвимой, как казалась, то и новая Марина была не такой крутой, как хотела выглядеть. Если не считать манеры держаться, они вполне могли быть одним и тем же человеком. Интересно, подумал Демпси, если он переспит с ней, будет это считаться изменой?
– Не обижайся, – сказал он. – Просто у меня голова занята другим.
Она попыталась смутить его пристальным взглядом, заставить опустить глаза. Демпси выдержал ее взгляд и сказал:
– Ты что, действительно хочешь трахнуться прямо сейчас?
– Да, напряжение снять.
– Я не хочу снимать напряжение. У меня реакции острее, когда я на взводе.
Марина разочарованно фыркнула, потом ухмыльнулась:
– Тебе же хуже, приятель. Не знаешь, чего теряешь.
– Ну, положим, знаю, – сказал он.
Когда поезд начал спускаться с эстакады в тоннель, взору Демпси открылась картина будущего – Пятно растаяло, и он увидел правду, за ним сокрытую. Крыши домов исчезли, и вместо них материализовался гладкий черный купол. Огромный. Диаметром во многие мили. Гигантский черный пузырь поднялся из недр Манхэттена столь стремительно и с такой силой, что стряхнул со своей поверхности здания и разбросал обломки бетонных стен – порой с рядами окон и остатками лепнины – по простиравшейся вокруг равнине, загромоздив руинами искрещенную извилистыми тропами местность. Черный купол пульсировал, мерно сокращая и раздувая плазменное тело, а потом – буквально за секунду до того, как поезд снова вошел в тоннель, – вспыхнул ослепительным белым светом, заполнившим весь объем, и стал похож на стеклянную, выступившую из-под земли сферу. Внутри сферы, почти растворенное в ярком сиянии, висело сплетение черных линий и пятен – тоже, похоже, огромное, – которое имело форму веретена, стоящего вертикально, и еле заметно меняло очертания, в точности повторяя, как Демпси вдруг понял, движения мушки у него в глазу. Марина либо ничего не видела, либо не сочла зрелище из ряда вон выходящим. Она оставалась совершенно невозмутимой, когда поезд с грохотом понесся вниз по тоннелю. Демпси погрузился в размышления об этом городе, который еще не существовал или существовал единственно в виде возможности. Он задался вопросом, есть ли у города прошлое или пространство является просто театральной декорацией, сценой, на которую, в случае победы черного солнца, выступит готовое прошлое ложных воспоминаний, таких же фальшивых, как воспоминания Демпси, сотканные из той же нереальной субстанции. Из субстанции мушки, лежащей в основе иллюзорного мира. Болезненное образование у него в глазу являлось уменьшенной моделью... чего? Сплошная метафизика. Даже в свете всех произошедших с ним событий Демпси не мог принять такое объяснение.
Божья улица, о которой Демпси никогда раньше не слышал, была застроена невысокими домами, вдоль тротуаров тянулись ряды саженцев. Маленькие бистро, ресторанчики, хорошо одетые прохожие, идущие прогулочным шагом. Обычный вечер в Вест-Виллидж, если не считать теней черных солнц, проворно снующих по фасадам зданий. В атмосфере веяло бодрящим, сложным ароматом подлинной жизни. Это заинтересовало Демпси так же, как и здоровая энергетика квартала, из которого они приехали. Он вспомнил слова Рэнди насчет того, что новая ипостась Олукуна потенциально более неистова и деятельна, чем старая. Знакомый Нью-Йорк – даже кварталы Манхэттена с относительно низким уровнем преступности – сохранял неприятную, гнетущую атмосферу упадка и вырождения, а здесь чувствовалось сильное, здоровое начало. У него вдруг возникло подозрение, будто он не видит всей картины, будто информационный ряд искажается; однако при этой мысли он исполнился еще большей решимости убить Пинеро, словно сомнение вызвало химическую реакцию, направленную против самой возможности сомневаться.