— А вы не боитесь откровенничать, милорд? — ухмыльнулся Яр.
— Нисколько, сударь. Мой титул охраняет меня. Право, знатному дворянину куда легче жить, чем простолюдину! Даже ваш всесильный кардинал не пугает меня. Ну упрячут меня на месяцок-другой в Бастилию или в Шатле, и что? Думаете, это внове для меня? Отнюдь нет. Хотя топор палача порой не различает, породиста ли шея, от коей он отсекает голову… Или вы хотите уверить меня, будто способны донести? О нет! Это не ваш способ сводить счёты! Со шпагой в руке — да, но не вооружась подлым пером! Не сочтите меня за глупого праведника, верящего в людскую доброту, я не таков. Просто, подвизаясь на поприще тайных дел, мне довелось наблюдать людскую натуру во всяких её проявлениях, и нынче я без особого труда разбираю сущность человека, пусть даже вовсе мне не знакомого, вызнаю его скрытые помышления… Быть может, ваш слуга покорный оттого и жив до сей поры!
Олег пристально посмотрел на него.
— Скажите, милорд, — начал он неторопливо, — если уж вы так глубоко проникаете в потаённые уголки душ человеческих, может, разъясните, какого чёрта герцог Бэкингем добивается королевы Анны? Ведь он же содомит!
Монтегю потупил было взгляд, но снова дерзко глянул на Сухова. Глумливая усмешка придала ему сходство с бесом-искусителем, но тут же губы лорда дрогнули, кривясь презрительно и немножечко спесиво.
— Джордж Вильерс был сыном бедного помещика из Бруксби, что в Лестершире, и его горничной, — проговорил сэр Уолтер. — Будущему герцогу было двадцать два, когда его представили королю Якову, и старый развратник мигом воспылал страстью к смазливому юноше, найдя в его характере «неумеренную ветреность и склонность к распутству». Его величество называл Джорджа «Стини», вульгарно сокращая имя Святого Стефана, чьё лицо, по Писанию, «сияло, словно лик ангела». Сам слышал, как король шамкал Джорджу: «Да осенит тебя благословение Божье, жена моя, да пребудешь ты утешением великим своего старого отца и мужа!» Его величество каждый год оказывал своему любовнику знаки монаршьего внимания — возводил Джорджа в виночерпии, в джентльмены опочивальни, в рыцари, виконты, графы, маркизы, герцоги! Ну ещё бы! Однажды, когда Вильерс лобзал, по обыкновению, ноги королю, тот спросил его: «Ты мой шут? Мой паяц?» «Нет, ваше величество, — честно ответил герцог Бэкингем, — я ваша собачка!»
— Милорд выступает под девизом «презираю, но служу»? — сощурился Олег.
Уолтер фыркнул.
— Я никому не служу, кроме старушки Англии, — сказал он величественно. — А касаемо увлечений герцога… — Лорд пожал плечами. — Бэкингем — однолюб, он всегда любил и остаётся верен одному и тому же человеку — самому себе. Слухи пошли, что герцог страстью воспылал к её величеству? Уловка, уверяю вас! Рычаг давления на короля и кардинала. Угождая королю, Бэкингем, тем не менее, женился. Леди Кейт родила ему дочь… Или сына? Не помню.
— Вылитый «би»! — фыркнул Ярослав. — Он как та избушка на курьих ножках. Французская королева стонет томно: «Повернись к лесу задом, ко мне передом!» — а король Англии ногой топает: «К лесу передом, ко мне задом!»
…Так, в познавательных, чуть ли не дружеских беседах, наша компания почти добралась до парижских предместий.
С утра последнего дня пути было хоть и ветрено, но всё равно жарко. Друзья, по очереди восседая на козлы, старались сменяться почаще — кучером «подрабатывать» было куда приятнее, нежели париться в карете.
Пришёл черёд Олега. Он взобрался на облучок, взял вожжи в руки, да и стронул шестёрку в путь. Гнедок с чалком и беарнские мерины потрусили следом за экипажем в поводу.
Вот только далеко Сухов не уехал — на дорогу, что вилась между редких рощиц, выехало человек восемь на лошадях, заботливо прикрытых попонами. Одеты всадники были одинаково и с виду небогато — в серые дорожные камзолы. Зато шпаг, палашей и пистолетов хватило бы на десяток кавалеристов.
Коротконогий наездник без бороды, но с длинными, тонкими усиками, гарцующий впереди всех, поднял руку в повелительном жесте, и Олег осадил коней.
— В чём дело? — крикнул он. — Марш с дороги!
Люди в сером переглянулись и расхохотались, как по команде.
— Если что, — донёсся голос Яра, — мы готовы!
— Мушкетон зарядил? — сурово спросил Пончик.
— Ага, — слабо отозвался Акимов.
— Учти: пожалеешь кого, от его же руки и ляжешь!
— Ага…
Усатенький молодчик пустил коня шагом. Расслабленно покачиваясь в седле, он проговорил с обидным снисхождением:
— Любезный, мы не разбойники, и денежки, если они у вас водятся, можете оставить себе. Нам нужен ваш пленник, его багаж и карета. Сэр Уолтер! — громко позвал длинноусый.
— Я здесь, Бальтазар! — тут же откликнулся лорд.
— Можете выходить, вы свободны!
— Вы ошибаетесь, сударь, — холодно парировал Сухов. — Убирайтесь прочь и не искушайте меня зря.
— Любезный, вы хоть считать-то умеете? Нас восемь человек!
— Было восемь.
С этими словами Олег выхватил пистолет и разрядил его в Бальтазара. Однако усатенький проявил чудеса изворотливости — пригнувшись к самой шее коня, он пропустил увесистую пулю над собою, и та разворотила грудь его товарищу, безусому юнцу со злым, дёргающимся лицом.
Второй пуффер Сухов нацелил в пожилого, грузного седока, и этот выстрел неожиданно породил оглушительный грохот залпа — все его друзья пальнули разом.
Олег своего противника ранил в плечо, тот пришпорил лошадь и нарвался «на промах» Пончика — Шурка так тщательно выцеливал свою живую мишень, что рука дрогнула. Судьба уберегла молодого, конопатого парня с длинными прилизанными волосами, которого он взял на мушку, зато подставила седока постарше, не добитого Олегом.
Быков сделал два выстрела, оба метких: одного из «серых» он сразил насмерть, другому перебил правую руку. Даже Виктора можно было поздравить с удачей, хотя учёный и не рад был своей виктории: целил-то он повыше голов, не в силах переступить через ветхозаветную заповедь, да только лошадь под его нечаянной жертвой встала на дыбки, и заряд картечи снёс всаднику полчерепа.
Одним залпом те, кто держал оборону, сравняли счёт с нападавшими.
Сухов, бросив разряженный пистолет и накрутив вожжи на фонарь, вскочил на крышу и с неё перепрыгнул на чалого. Конь приветственно заржал и, послушный руке хозяина, ринулся вокруг кареты — только камешки из-под копыт полетели.
Быков пешим сцепился с одним из всадников. Позиция у Яра была явно проигрышная, конник так и кроил воздух палашом, зверски кривя лицо.
Быков едва успевал отбиваться, но тут он вспомнил о даге, мигом вооружился ею и вонзил кинжал коню в бок. Бедное животное взвилось от боли, всадник утратил на миг равновесие, взмахнув рукою, и этого мига оказалось достаточно, чтобы быковский клинок пронзил «серого» снизу вверх, протыкая сердце.
Мельком заметив улепётывавших Бальтазара и верзилу, которому Яр прострелил руку, Олег набросился на тех, кто ещё не осознал своего поражения.
Их было двое: тот, что напирал слева, помоложе, а тот, что справа, постарше, но оба были очень похожи. Братья, что ли?
Старший оказался весьма ловок в обращении со шпагой, клинок его так и порхал стальной змейкой, готовой вот-вот ужалить.
Да только и у Сухова опыта хватало. «Серый» наседал, шпаги звенели жалобно, будто в последний раз. Олег фехтовал с этакой ленцой, отбивая колющие и даже рубящие удары противника. Он словно играл с «серым», нанося ему уколы — болезненные, но не смертельные. Старший мешал младшему, как вдруг последний, наехав на Быкова, опрокинул Яра на землю и резко развернул коня. Он уже отводил левую руку со шпагой, занося клинок, готовясь пронзить Олегу спину…