— О, Мари, Мари… — прошептала герцогиня, осматривая себя в зеркало. — Страсти тебя погубят, моя милая, уж больно ты неуёмна.
Присев на кровать, она загляделась в окно на темнеющее небо. Что грядущее ей готовит? Какие новые испытания?..
Мари улыбнулась, а потом, не выдержав, рассмеялась. Что толку вздыхать и притворяться перед собою, если она, едва подумав о будущих опасностях, ощущает сладкую истому и предвкушает удовольствие?
Жизнь — это яростный бой, в котором острый ум побеждает грубую силу, погоня сменяется преследованием, враг становится любовником, а друг предаёт. Зачем ей скучный мир? Да здравствует война!
Герцогиня распустила волосы. Улыбнулась. Мысли потекли по новому руслу.
Граф Холланд, надо полагать, уже на пути в Лондон — Бэкингем желает видеть его командиром эскадры своего флота. Дай Бог удачи им обоим. Королева по-прежнему верна ей и послушна — бедная испанка нашла родственную душу в своей главной фрейлине. Это уже много. Лорд Монтегю, душка, послал ей весточку из самой Бастилии. В тюрьме Уолтер не навсегда и лелеет месть, жаждая наказать своих обидчиков из застенков.
Мари развернула записку милорда, пробежав глазами два имени: Олегар де Монтиньи, виконт д’Арси и барон Ярицлейв. Странно зовут этих московитов…
Герцогиня задумалась — и прищёлкнула пальцами. А ведь есть и на них управа! Улыбаясь, она задула свечи и легла почивать.
2
Париж.
Сев верхом, Олег сказал:
— Заскочим домой, наверное.
— Да, — поддержал его Ярослав, — лучше отправиться всей толпой. А то потом не позвонишь — «антенки» нету! Ха-ха!
И они поскакали на Вье Коломбье. Хозяина дома не было, так что на кухне орудовали «слуги» — Пончев и Акимов.
— Собирайтесь, — приказал Сухов, — проедемся. Подышим свежим воздухом.
— Начинается… — заворчал Шурик.
— Разговорчики в строю!
— Щас мы, — примирительно сказал Виктор, — провизией только запасёмся.
Нагруженные вьючными сумками, оружием и прочими причиндалами «военных слуг», они вышли со двора как раз в тот момент, когда Быкова с Суховым окружили гвардейцы-швейцарцы.
— Ви арестованы, — изрёк самый здоровенный из них, в камзоле с золотым шитьём. — Садиться в карета!
Плотный строй швейцарцев расступился, освобождая дорогу к чёрному тюремному рыдвану, запряжённому шестёркой вороных коней.
— Что за бред? — процедил Олег, кладя ладонь на рукоять шпаги.
В тот же момент дула мушкетов уставились на них с Яром, обрывая протесты.
— Сдать оружие! — пролаял гвардеец.
Сухов медленно стащил с себя перевязь с ножнами и швырнул — безусый гвардеец ловко поймал её на ствол. Быков тоже разоружился. Заложив руки за спину и независимо посвистывая, он влез в карету. Олег последовал за ним, краем глаза выхватив мелькнувшее бледное лицо в окне.
Дверца с решёткой захлопнулась. Лязгнул засов. Сиденья в рыдване тянулись вдоль стенок. Разумеется, подушек тут не держали.
Сухов плюхнулся на дощатую лавку, отполированную многочисленными седалищами, и выругался. Не страх закрался в душу, не сумятица, а ярость вспыхнула. Она душила Олега и не находила выхода.
— Кто-то нас сдал, — вынес вердикт Яр.
— Ясно и ежу, — буркнул Сухов. — Знать бы кто! И случайно ли наш арест совпал с отъездом короля и мушкетёров?
В этот момент рыдван дёрнулся и покатился по улице.
— Интересно, куда нас упрячут, — бодро рассуждал Быков. — В Шатле или…
Многозначительное «или» повисло в воздухе, намекая на самую страшную тюрьму Парижа.
«Кто и почему?» — ломал голову Олег. Подстава это или чья-то месть? В чём их хоть обвиняют? Хотя какая, в сущности, разница? Засунут тебя в самую дальнюю темницу и забудут. Человек в застенках перестаёт быть индивидом. Он теряет не только свободу, но и личность, перестаёт быть, исчезает из мира людей, заживо гибнет в каменном мешке, отрезанный от мира. Бежать? Ага!.. Лет за двадцать проколупаешь ход — и свободен! От одной мысли тошно становится…
Карета между тем вывернула на Сент-Антуан. Вскоре громада Бастилии приблизилась вплотную.
— Или, — обронил Сухов.
Рыдван свернул на мост, переброшенный через глубокий, в четыре туаза глубиной ров, въехал под мощные высокие ворота, увенчанные тремя скульптурами. За ними опадал вглубь ещё один ров, края которого смыкал подъёмный мост, и повозка вкатилась под тёмную низкую арку, выложенную в недрах крепостной башни. Выкатилась она во двор, где всегда было сумрачно — почти глухие стены из тёмного камня окружали его, скрывая в своей толще ужасные подземелья, куда несчастные узники попадали без надежды выйти на волю.
Проехав третьи по счёту ворота, рыдван оказался во дворе побольше размером. В глубине его возвышался дом коменданта, не похожий на угрюмую тюремную постройку. На стене здания были установлены часы, удерживаемые с боков двумя изваяниями — цветущего мужчины и немощного старца. Оба были закованы за шею, ноги и пояс, концы их цепей обрамляли циферблат и свивались спереди в огромную гирлянду.
Карета остановилась, и тут же послышался окрик:
— Выходить!
Первым вышел Олег, за ним последовал Ярик.
— Сюда, — показал гвардеец на вход в башню.
— В комнату забвения, служивый? — усмехнулся Сухов. — В ублиетку?
— В «комнату последнего слова», — проворчал швейцарец.
Олег неторопливо пошагал, куда было сказано, соображая, как ему быть. Что-что, а изъявлять покорность он не собирался.
— А что это такое — ублиетка? — поинтересовался Быков.
— Где-то тут, в башне Свободы, по-моему, была… тьфу ты — есть такая ублиетка. Узника приводят в светлую комнату, уставленную цветами, с ним мило беседуют, и он начинает надеяться на помилование, а пол под ним — оп! — и проваливается. И падает лошара прямо на колесо, утыканное острыми ножиками или копьями. Его быстренько шинкуют — и готов корм для крыс.
— Ну ты меня успокоил, — пробурчал Яр.
Обоих ввели в тёмную комнату, где горел одинокий масляный фонарь. Тусклого света хватало лишь на то, чтобы выхватывать из тьмы кинжалы, пики, шпаги и цепи, развешанные по стенам. Олег оценивающе глянул на эту устрашающую коллекцию и лишь потом рассмотрел бледное лицо человека, сидевшего за большим столом, перед которым остановились арестованные.
— Приветствую вас в нашем чистилище, — донёсся гулкий голос. — Я комендант Бастильского замка Леклерк дю Трамбле.
— Потрудитесь объяснить, комендант, — холодно сказал Сухов, — по какому праву нас арестовали?
— Праву? — насмешливо улыбнулся Леклерк, поднимая брови. — При чём тут право, шевалье? Вы арестованы по приказу короля.
— Не говорите ерунды!
Комендант пожал плечами и приблизил к свету небольшую бумажку.
— «Господин дю Трамбле, — зачитал он, — пишу вам, чтобы сообщить о помещении в мой замок Бастилию ниженазванных Виконта д’Арси и барона Ярицлейва и их содержании там до моего нового приказа. На сем прошу Господа Бога, чтобы вас, господин дю Трамбле, свято хранил. Писано в Лувре августа 28-го, году 1627-го. Людовик».
— Чушь полнейшая! — резко сказал Олег. — Король не мог отдать такой приказ по причинам, известным лишь нам и его величеству.
— Тем не менее он его отдал.
Сухов не стал спорить. Он метнулся к стене и ухватился за шпагу. Выдрать её из хитрых зацепов не удалось, а вот кинжал, хоть и со скрежетом, стронулся с места.
Дю Трамбле глухо вскрикнул, но в следующее мгновенье засипел, ухваченный за горло крепким локтем Быкова. Олег приблизился к коменданту и приставил лезвие к его шее.
— Господин дю Трамбле, — ласково заговорил Сухов, — прошу внимательно меня выслушать. Вероятно, мы с другом пали жертвой заговора, но прошу учесть — этот заговор направлен против короля! Хотите и далее потворствовать цареубийцам? Валяйте! Но в таком случае я не дам за вашу жизнь и будущность даже ломаного денье. Сейчас я открою вам тайну, о которой следовало бы умолчать, но у нас не тот случай. Так слушайте же. Этим утром, не более часа назад, я лично получил приказ его высокопреосвященства… мм… не стану разглашать детали. Скажу лишь, что мне велено было споспешествовать вящей славе Франции и лично его величества. Насколько я понимаю, сюда вас поставил комендантом тот же монсеньор. Желаете сменить свой дом на подземелье тремя туазами ниже? Ради бога!