— Готово! — крикнул Пончик.
— Подгребайте сюда, поможете мне.
Олег заглянул в старый дом, обращённый к топи пустыми глазницами оконных проёмов, и, обогнув его, вышел на небольшой участок земли, где Брэннан когда-то сажал овощи. Дождавшись Шурика, Сухов спросил негромко:
— Связал не туго?
— Да нет, мигом развяжется. Тем более, ты его напугал могилой. Угу… А через стенку он не перелезет, а перескочит! Перелетит!
— Витёк, глянь. Только не высовывайся. А ты давай ругай Бэкингема, только погромче.
— Кол осиновый в задницу его содомской светлости! — громко заговорил Александр. — Угу…
— Нет, — не согласился Олег, — сначала мы его яйца в пасть королевскую затолкаем и прижжём венценосную ягодицу! Его величество мошонку откусит и подавится. Вот тут-то мы колышек и засадим!
— Небольшой такой колышек, фута в два величиной!
— Ха-ха-ха!
В это время Акимов подал знак, изобразив пальцами шагающего человечка: сбежал «язык»!
— Ох и весело будет! — разорялся Сухов, посматривая за угол полуразрушенного дома, — лейтенант семенил через болото, ловя равновесие, уходя всё дальше и дальше. — Понч, спой чего-нибудь!
— Чего именно?
— Неважно, лишь бы погромче!
Александр набрал воздуху побольше и заголосил:
Виктор, прыская в кулак, высунул голову над полуразрушенной стеной и сказал:
— Ушёл!
— Ну и слава Богу, — кивнул Олег. — Пошли тогда, надо успеть добраться до наших.
Отвязав коней, они повели их в поводу к свежей гати, уложенной всего несколько часов назад. Уводила она в сторону от старой гати и вела к длинной полосе вязкого песка, перемешанного с гравием. Кони захрапели, пугаясь зыбкой дороги, и успокоились, лишь ступив на островок. Идти по нему было трудно, зато не утонешь.
— Цепляем!
Нащупав под водой верёвку, Сухов прицепил её конец к седлу и потянул вороного за повод. Конь напряг мышцы, верёвка натянулась — и гать повело в сторону. Щиты-плетёнки складывались, хлюпали, ломались… Была гать — и нету.
— Дальше, дальше! Ещё! Хватит. Притапливай, Понч.
— Да всё уже, не видно. Ни одна скотина на найдёт и не пройдёт. Угу…
— За мной.
Идти в обход болота пришлось долго, но торопиться резону не было, уж больно опасные места лежали вокруг.
Под конец «объезда» стало полегче. Как Нолан и говорил, тут начиналась древняя запруда — осевший земляной вал, поросший болотным миртом.
— Это здесь собака Баскервилей выла? — поинтересовался Пончик. — То есть завоет… лет через двести с гаком?
— По-моему, не здесь, — неуверенно ответил Акимов. — Но где-то поблизости, конечно же…
— Это элементарно, Ватсон, — хмыкнул Олег. — Под ноги смотрите!
Через пару часов, вымотанные и грязные, они выбрались к началу гати Брэннана. Им навстречу выбежал Быков, радостный и возбуждённый.
— Шеф! — громко зашептал он, переходя на русский и довольно щерясь. — Всё идёт по плану, без шума, без пыли! Лейтенант почесал так, что не всякая борзая угонится. Мы с Ноланом и задремать не успели, как явилась вся кодла, и летёха, очень гордый оказанным доверием, повёл всех вперёд, Сусанин хренов!
— Давно они прошли? — осведомился Сухов на инглише, поскольку из кустов вышел Чантри. Он вёл в поводу лейтенантского мерина, серого в яблоках.
— Можно начинать! — громко сказал Нолан.
— Да тише ты! — зашикал на него Яр.
Чантри рассмеялся.
— Не услышат!
— Вперёд! — скомандовал Олег.
Гать, после того как по ней прошагали десятки коней и людей, разошлась местами, зияла проломами и разводами в вонючей плёнке тины.
Голосов или ржания было не слыхать — пугающие вздохи и охи, хлюпы и плюхи болота заглушали остальные звуки.
— Здесь, — коротко сказал Нолан.
— Цепляем!
В этом месте гать стелилась под углом, и кони потянули за собой огромный участок, ярдов двадцать[98] склизкого, подгнившего настила, обросшего болотной растительностью.
— И тот ещё кусок, для пущей гарантии!
— Да и так нормально! Ну ладно, цепляй!
Ещё одно усилие — и второй гати тоже не стало — прореха в полсотни ярдов отделила сушу от острова Брэннана. Ни пройти ни проехать.
Выбравшись к двум дубам, Пончик оглянулся на болото и вздохнул:
— Лошадей жалко… Угу.
Олег кивнул.
— Они, конечно же, будут пытаться пройти топи, — негромко проговорил впечатлённый Акимов. — Снова и снова. Будут тонуть, будут метаться, кидаться друг на друга, сходить с ума…
— Первым убьют лейтенанта, — сказал Чантри, жмурясь на солнце. — Потом доберутся до полковника.
— Всё равно, — вздохнул Александр, — жалко коняшек…
— На войне как на войне, — мужественным голосом изрёк Ярослав.
— Всё, — окончил прения Сухов. — Чистимся, причёсываемся — и по коням! Нолан, курс к морю!
— Да, капитан! — ответил Чантри, сияя. — Слушаюсь, капитан!
— Вообще-то, корнет, — уточнил Пончик.
— Разговорчики в строю!
Весело переговариваясь, пятеро всадников потрусили к морю.
…С тех самых пор никто больше не видел отряда полковника Питта. Болота приняли обильную жертву, а местные жители ещё долго пугали детей рассказами о призрачных драгунах, являвшихся путникам, манивших тех за собою и уводивших в самую топь.
Глава 19,
в которой Олег испытывает терпение госпожи Удачи
Заболоченная местность тянулась не слишком долго, вскоре путники заметили, что вода начала скапливаться в скромных бочажках и сливаться в речушки, проложившие себе дорогу к морю.
На ночь компания, выросшая до «великолепной пятёрки», решила остановиться в лесу, рядом с малоприметной скалой, удачно прикрывавшей их небольшой костерок. Разожгли его больше для уюта, чем для сугреву.
Дубовая листва, лежавшая вокруг под деревьями, выполняла роль сигнализации — ни зверь, ни человек не приблизятся к лагерю без громкого шороха.
Кони паслись неподалёку, на маленькой полянке. Костёр трещал потихоньку, бросая оранжевые отсветы на деревья, на круглый бок ноздреватой скалы, на задумчивые лица людей, подсевших к огоньку.
Олег не смотрел на мельтешащее пламя — действовала старая привычка. Поглядишь на огонь, а после оглянешься через плечо в ночную темень и не заметишь даже человека, обрушивающего на тебя меч.
Сухов лениво привалился к стволу, удобно выгнутому, будто спинка кресла, и смежил веки.
Благо Англия невелика, завтра утром они выедут к морю. Правда, вопрос переправы на континент остаётся открытым — их разыскивают, все порты закрыты, по берегу рыщут патрули. Уйти будет непросто.
— Нолан, — сказал он, — а у тебя тут нет знакомых моряков, рыбаков, контрабандистов?
Чантри покачал головой.
— Я покинул эти места, будучи совсем мальцом, — заговорил он, словно извиняясь. — Нет, я помню нескольких ушлых ребят, промышлявших ночным извозом. Их хорошо знал отец, а я при нём был на подхвате. Но это когда было-то… Может, они и по сей день в деле, откуда я знаю? А может, их давно вздёрнули на нок-рее. Посмотрим.
— Посмотрим, — кивнул Олег.
— Расскажи про индейцев, — сонным голосом проговорил Пончик.
— А что про них рассказывать? — удивился Нолан. — Дикари как дикари. Отец мой много плавал и в Африке бывал. Говорит, там такие же живут, только чёрные. А эти — краснокожие.
Одёжу свою они из шкур шьют, а по швам бахрому пускают — красиво получается. Только я потом узнал, что это не для красоты вовсе, а чтобы рубашки со штанами сохли быстрее после дождя.
Да что говорить, мы все уже в первый год такие же надели — невозможно холщовую рубаху в целости сохранить, по лесу бегая. И сукно снашивается мгновенно. А оленья кожа держится долго. Индейские женщины — их называют скво — украшают одежду разными бусинами, иглами дикобразов.
А ещё мне их обувка понравилась, мокасины называются. Мягкие они, лёгкие, по лесу в них самое то ходить — каждый сучок под ногою чуешь.
А живут индейцы в вигвамах — это что-то вроде нашего шалаша, только выстроено как купол. Из шкур, из коры, из циновок.
Ну мы-то не со всеми племенами знакомы были. Торговали с массачусетами, с вампаноагами, с пекотами, погассетами, сиваноями…
Массачусетов много померло от чумы, а ту кучку, что осталась, капитан Стендиш прогнал.
Вождь вампаноагов Массасойт встретил отцов-пилигримов как братьев и выкурил с ними трубку мира — это у индейцев вроде нашего мирного договора. Да не всё ладно вышло.
Пока белых мало было, они краснокожих не трогали, а как расти стал Плимут, сразу осмелели. А индейцы — народ гордый и очень воинственный. Их стрелы разят без промаха, а топорики свои, томагавками прозываемые, они мечут с такой силой да с такой меткостью, что удивление берёт.
Индейцы постоянно дерутся между собой, идут войной племя на племя, никак не могут поделить охотничьи угодья или ещё что. Нет, вы не подумайте чего, не настолько уж они дики, чтобы одной охотой жить да рыбалкой. Они и бобы сажают на полях, и маис выращивают.
Мы с дядей поселились на берегу реки Коннектикут, там земли плодородные были, а местные пекоты жили в деревнях, похожих на наши форты.
Надо сказать, пекоты больше других не терпели белых — бледнолицых, как они сами говорят.
Скотина колонистов постоянно захаживала на индейские поля, белые вечно обманывали пекотов, сбывали им самогон, от которого индейцы дурели.
А когда вояки из Плимута сожгли деревню пекотов, те ответили с изощрённой жестокостью, предавая мучительной смерти белых мужчин, их жён и детей.
Хотя как раз детей мучили не всегда — индейцы приходили в восторг от блондинистых кудряшек наших «херувимчиков» и оставляли сироток у себя, не обижали их, кормили и заботились.
Что дальше будет, не знаю. Белых становится всё больше, краснокожие огрызаются, вырезают целые посёлки, но скоро они начнут отступать.
Единства между ними нету, вот в чём дело. Это для нас они все — индейцы, а у них каждое племя себя народом считает, как англичане или французы. Да что далеко ходить — вот, когда белые напали на пекотов, с колонистами союзники были из соседних племён, наррангансетов и могикан. Такие-то дела.
— Бледнолицые верх возьмут, — пробормотал Шурик.
— Всё, бледнолицые, — решительно заявил Олег, — отбой!
97
На самом деле в этой старинной пиратской песенке под сундуком подразумевается не гроб, а необитаемый скалистый остров с таким названием (в Карибском море), куда капитан Чёрная Борода высадил 15 мятежников. Воды на Сундуке Мертвеца отродясь не водилось, а ром только усиливает жажду.