Толстуха вытащила из-под юбок увесистый пистоль, в прорехи тента тоже просунулись стволы: справа — два, слева — все три. И ударили залпом.
Олег поднял коня на дыбы, поэтому пуля, выпущенная жирной возничей, угодила в понурую лошадь, тащившую фургон тощей. Лошадёнка взвилась в постромках, да так дёрнула, что невидимые стрелки попадали, задирая мушкеты к небу, а худая возница совершила кувырок назад, задирая кривые ноги, торчавшие из вороха несвежих юбок.
Быков выпалил из мушкетона, стремясь поразить убийц, скрытых парусиной. Виктор с Шуриком тоже пальнули из мушкетонов, а затем выхватили пистолеты, засунутые за кушаки.
Толстая возница непрерывно изрыгала ругательства сиплым, испитым голосом.
Склонившись, кое-как умещая брюхо между колен, она сунула обе руки под козлы и тут же выпрямилась, вооружённая парой пистолетов. Олег хладнокровно разрядил мушкетон в её необъятную грудь.
Тут и тощая показалась. Визжа приказания на испанском, она потянула вверх тяжеленную аркебузу, весьма ловко обращаясь с оружием, но Яр опередил её, выстрелив из пистолета в упор.
Тут из фургона выпрыгнули ещё две молодые особы в изношенных платьях, грязные и растрёпанные, но с новенькими мушкетонами наперевес.
Пончик развернул лошадь, и пуля, предназначенная ему, сразила чалого. Акимов выстрелил одновременно с цыганкой. Он попал, а она нет.
Вырвав из мёртвых пальцев толстухи заряженные пистолеты, Олег крикнул:
— Бросить оружие! Выходить по одному!
— Мы всё, всё! — раздались истерические вопли.
Четыре девушки разной степени потасканности покинули фургоны, подняв вверх худые руки.
Сухов качнул пистолетом в сторону повозок. Шурик понял его жест и проверил, заглянув в каждый из фургонов.
— Пусто! — сообщил он. — Б…и, коня моего прибили!.. Угу.
Быков не сдержался, его пробил нервный смех. Если уж Пончика, никогда не замеченного в матерщине, достали, значит, он был на последнем градусе бешенства.
Олег опустил пистолет и резко спросил девушек, то ли испанок, то ли цыганок:
— Бэкингем послал?
То ли цыганки, то ли испанки понуро покивали нечёсаными головами.
В это время послышался топот коней, и на улице сразу стало тесно — де Лавернь прискакал сам и привёл за собой целый отряд.
— Опять?! — гаркнул он, осматривая поле боя.
— Опять, — процедил Сухов. — Этот проклятый «милорд Букинкан» начинает мне надоедать!
Лейтенант рассмеялся, небрежным жестом отдав приказ: девок повязать.
— Дорогой корнет! — воскликнул он. — Вам предоставляется великолепная возможность отплатить герцогу, — склонившись с седла, он тихонько договорил: — Завтра мы заявимся большой компанией на Иль-де-Ре. Кардинал Ришелье отдал приказ «в присутствии короля»[107] — высадить отряд добровольцев и занять форт Ла-Пре!
20 октября большой отряд добровольцев, в том числе две дюжины мушкетёров, вышли на берег пролива, отделявшего материк от острова Ре.
До него оставалось меньше двух миль. Если мерить по-сухопутному, то три версты.
Английские корабли напоминали крошечные модели, из тех, которые рукастые моряки любят помещать внутри бутылок. Зато новорожденный французский флот, пускай даже и состоящий из голландских пинасов, горделиво проходил мимо, словно красуясь перед зрителями. Флотские должны будут прикрывать огнём корабельных пушек высадку десанта.
А самим десантникам были уготовлены места на утлых баркасах сорвиголовы Болье-Персака. Размерами с крупную шлюпку, баркасы несли по одному косому парусу.
— По местам! — крикнул Олег. — Вёсла на воду!
Подавая пример, он первым ухватился за рукоять.
Мушкетёры были парнями дюжими, но не ахти какими знатоками морского дела. Даже Пончик, на пару с Акимовым отталкивавший баркас от берега, взялся за весло с чувством превосходства.
Неумелый кормщик — де Пюисегюр из роты королевских мушкетёров — позволял кораблику рыскать.
— Садись сюда! — сказал ему Сухов, вставая.
Поменявшись с де Пюисегюром местами, он ухватился за руль. Баркас сразу пошёл как по линеечке, словно почуяв хозяйскую руку.
Первые минуты гребля больше напоминала взбалтывание воды никудышным миксером, но помаленьку-полегоньку дело пошло. Баркас двинулся к острову Ре.
Доблестных мушкетёров спас от кровавых мозолей попутный ветер, нежданно-негаданно задувший куда надо.
— Суши вёсла! Поднять парус!
Косой треугольник ветрила хлопнул, раздулся, выгибая коромыслом рю,[108] и повлёк судёнышко прямо по курсу.
Иль-де-Ре понемногу вырисовывался впереди. Показались берега, поросшие соснами, каменистые и обрывистые.
Вскоре любоваться пейзажами стало некогда — англичане открыли огонь. Треск мушкетов редко, но веско перекрывался солидным уханьем пушек.
Далеко в стороне от баркасов, идущих полумесяцем, вспухли белопенные фонтаны. Калёное ядро[109] запрыгало по волнам, будто пущенное «жабкой», с шипением поднимая клубы пара, пока не кануло вовсе.
— Мазилы! — презрительно скривил губы Шурик.
Будто оскорбившись, английские комендоры исправились — неприятно зудевшее ядро пробило парус и вломилось в баркас, плывший по соседству.
Треск досок заглушался людскими криками, захлопал парус — видимо, снасти перебило.
Сухов не оглядывался, надо было смотреть вперёд.
— Мушкеты готовь! Скуси патрон!
Английские солдаты выбегали на песчаный пляж у подножия невысоких холмов. Торопливо втыкая сошки в песок, они укладывали мушкеты и стреляли, стреляли, стреляли…
Вот вздрогнул Жак де Террид, раненный в плечо.
— Приложи-ись! Целься! Огонь!
Прогремел оглушительный залп, кутая баркас в плотное облако дыма.
И тут словно далёкий гром зарокотал — борта ближних пинасов скрылись за белыми тучками порохового дыма. Вскоре ядра начали буравить побережье, вздымая песчаные вихри, разрывая человеческие тела.
Один из снарядов подрубил сосну, и та с треском начала крениться, пока не рухнула, открывая вид на аббатство Нотр-Дам-де-Ре.
Перезарядив мушкеты, французы снова дали залп, и англичане, не склонные к массовому героизму, поспешили покинуть берег.
— Парус долой! Вёсла на воду!
Хватило трёх хороших гребков, чтобы днище баркаса заскрежетало о прибрежную гальку.
— Вперёд!
— Эхой! — окликнул Сухова знакомый голос.
Обернувшись, Олег увидал Нолана Чантри, скалившегося от избытка чувств. Нолан щеголял в красном плаще с серебряным крестом — гвардеец кардинала!
— Здорово, Нолан! — крикнул Пончик, спрыгивая на песок. — Как жизнь? А мы тут решили до Ла-Пре прогуляться. Ты с нами или на пляже будешь загорать?
— Холодновато что-то. Лучше я в форте посижу!
Болтая в таком духе, сборная команда из разных рот, самые отчаянные представители армии его величества короля Франции, двинулись на соединение с горсткой защитников форта Ла-Пре. Пока одни отстреливались, другие тащили носилки с провиантом и боеприпасами, катили бочки.
Сразу за холмами открылась улочка крошечного рыбацкого посёлка — убогие домишки, белённые извёсткой, да заросли мальвы.
— Вперёд!
Пули залетали в улочку, щёлкая по стенам и выбивая штукатурку. Вдалеке загрохотали пушки французского флота, им ответили английские канониры с подходящих кораблей Бэкингема, а затем, очень близко, ударили орудия из бойниц форта Ла-Пре.
Небольшой бастиончик славно приветствовал подкрепление.
Его ворота медленно отворялись навстречу бегущим «десантникам» — сотни две добровольцев спешили укрыться за стенами форта.
Им наперерез двинулись англичане, рассыпаясь цепью. Затрещали выстрелы.
Падали французы, падали англичане. Ранило Франсуа де Монлезена, и Олег с Ноланом на пару поволок его к воротам.
— Живо, живо! — заорал он. — Тысяча чертей! Живее пошевеливайтесь!
Пройдя между двумя редутами, добровольцы оказались-таки за стенами Ла-Пре.
— Осторожно, порох!
— Вон пороховой погреб! Кати туда!
107
Тогдашняя политкорректность требовала от его высокопреосвященства, коли уж его величество оказался в зоне боевых действий, подписывая приказы, добавлять: «Отдан в присутствии короля».
109
Обычное чугунное ядро, нагретое в особой печи докрасна. Чтобы раскалённый снаряд, помещённый в канал ствола, не поджигал порох, предварительно забивали не один, а два пыжа: один сухой, а другой — хорошо смоченный. Калёные ядра отлично поджигали деревянные суда, сохраняя накал даже после десятка опусканий в воду.