Глава третья
Черные лепестки распустились перед моим взором — куда более знакомые, чем любой цветок в саду, и куда более темные, чем сердцевина подсолнуха.
Передо мной возникло обеспокоенное лицо Жака, его пальцы слегка сжали мой локоть, усаживая меня на место. Однако мир вокруг меня продолжал бешено вращаться.
— Что-то не так? Мне позвать…
— Нет! — выкрикнула я, а потом попыталась натянуть на лицо самое любезное выражение, какое могла. — Нет, — повторила я, на этот раз мягче. — Не беспокойся.
— Н-не беспокоиться? — запинаясь, повторил он, переводя взгляд с меня на дом и обратно.
Я поджала пальцы на ногах. Это не слишком помогло унять головокружение, поскольку я уже сидела, но это действие было таким естественным и знакомым, что темный ужас, сжимавший мне грудь, начал понемногу отступать. Глубокий вдох, медленный выдох.
Когда мое зрение вновь сфокусировалось, я посмотрела на Жака. Мне хорошо удавалось скрывать боль. Всего-то и требовалось, что сжать зубы. Стиснуть кулаки так, чтобы ногти впились в ладони.
— Я думаю, надо позвать наших родителей, — сказал он.
— Прошу, не надо. Они ничего не смогут сделать.
Он впился в меня взглядом в подступившей темноте:
— Что ты имеешь в виду?
У меня уже было готово оправдание. Но я смотрела ему в глаза — скорее колодезная вода, чем синее небо. В глаза юноши, который подарил танец одинокой девушке, юноши, за которого я могла бы выйти замуж. Которого могла бы попытаться полюбить со временем.
— Иногда у меня кружится голова. Все не так уж страшно, — добавила я, заметив тревогу на его лице.
— Так ты… больна?
— Нет, — поспешно ответила я. — Со мной все хорошо, правда, я просто…
— Ты не обязана объяснять.
Я осеклась:
— Так ты… понимаешь?
Облегчение охватило меня всю — от макушки до кончиков пальцев ног.
— Разумеется. Давай я помогу тебе вернуться в дом.
Он подал мне руку, и я нерешительно потянулась к ней, мои пальцы наткнулись на его рукав — темно-синяя ткань, почти черная в сумерках. Он не дрогнул.
Я снова попыталась заглянуть ему в глаза. Но тени слишком сгустились, так что мне оставалось лишь представлять себе то, что я могла бы в них найти. При таких условиях его глаза могли сказать мне все, что мне хотелось услышать.
— Таня! — Когда мы вошли, мама проводила нас в гостиную. — Ты показала месье Жаку наш сад?
— Он очарователен, мадам.
Жак подвел меня к кушетке с набивным рисунком в виде роз, переплетающихся стеблей, в бледно-розовых и светло-зеленых оттенках.
— Ты пришла в себя? — спросил он. Я кивнула. — Еще раз спасибо за экскурсию по саду. — Он повернулся к маме: — Мадам, не будете ли вы так добры сказать, где мои родители?
— Я попросила мужа проводить их в салон. Он находится в передней части особняка.
Как будто мы живем в огромной усадьбе, а не в простом деревенском доме. Едва Жак скрылся из виду, она подскочила ко мне и стала поправлять одну из заколок у меня в волосах.
— Почему он спросил, пришла ли ты в себя? У тебя был приступ головокружения?
— Все нормально.
— Он заметил? Сказал что-нибудь? — В ее голосе прорезалась истерическая нотка.
Я не знала, что отвечать, поэтому просто повторила:
— Все нормально!
Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться:
— Что случилось?
Выражение маминого лица менялось по мере того, как я пересказывала подробности нашей прогулки с Жаком и пыталась унять ее тревогу, стараясь при этом не оглядываться через плечо в страхе, что сейчас войдут Шомоны.
— Надеюсь, ты не рассказала ему, что с тобой уже давно такое происходит, — выдавила она.
— Он знает лишь, что иногда у меня кружится голова. Он сказал, что все понимает.
— Сказал, что все понимает? — переспросила она, чеканя каждое слово.
— Ну… да.
Мама издала сердитый отрывистый смешок:
— Он — сказал — что — все — понимает? Таня, как он может понять? Как это вообще возможно?
Глаза налились жгучими слезами, я съежилась на кушетке.
— А что еще я могла сказать или сделать? Maman, прошу тебя, — взмолилась я, протягивая к ней руки. Когда мы в последний раз прикасались друг к другу, не считая тех моментов, когда у меня подгибались ноги и ей приходилось меня поддерживать? Когда она в последний раз брала меня за руку не потому, что я нуждалась в помощи?
— Что у вас тут происходит? — Папа неспешно вошел в дверь и резко остановился, увидев нас: маму, которая вся была как натянутая струна, и меня, мечтающую о том, чтобы сбежать в конюшню к шпагам и спрятаться там от всех. По моим щекам скатилось несколько слезинок. Я его разочаровала. Трусиха, побоявшаяся встретиться с неодобрением.