Перед отъездом в Париж я хотела найти какие-то записи, имена и адреса папиных мушкетеров, но мама держала его бумаги под замком. И я не могла объяснить ей, зачем они мне понадобились.
— Papa, о чем ты думал?
Деревянные стенные панели молчаливо маячили в темноте, сквозь шторы пробивались крошечные блики света, отблески пламени от фонарей.
Меня одолел сон, и, только когда я услышала приглушенные голоса, едва доносившиеся до меня с улицы, я вяло подошла к окну. За стеклом виднелись разноцветные платья, шуршащие юбки, обнаженные руки, сияние драгоценностей. Отборные девицы мадам де Тревиль. Всего трое — должно быть, остальные едут в других экипажах.
Их разговор был еле слышен. Калейдоскоп ярких пятен и голосов, а затем ясный взгляд, встретившийся с моим. Я отступила. Шторы скользнули на место и закрыли окно.
Передняя дверь отворилась. Я услышала, как дамы снимают обувь и обмениваются пожеланиями спокойной ночи. Шаги зазвучали громче. Меня охватила неуверенность, как будто я без разрешения вторглась в святая святых. Моя шпага была заперта в сундуке — ведь это просто девушки, озабоченные поиском мужей, не более.
Шаги заскрипели по главной лестнице.
Все затихло.
Снова улегшись на кушетку и натянув одеяло до самого подбородка, я вернулась к наблюдению за бликами, проникавшими сквозь стекло, блеску серебра и золота на фоне шелка и бархата, рубинам, которые каплями крови стекали с букетов из органзы.
Лицо моего отца. Его тело на обочине дороги, и некому помочь ему встать, некому снова сделать его целым.
Я отвернулась от окна и плотнее укуталась в одеяло.
— И куда, интересно, ты собралась?
Это было на следующее утро. Я остановилась посреди холла, спрятав сжатые кулаки в складках юбки, чтобы задавшая вопрос девушка — примерно на год старше меня — не заметила, как они дрожат. После неудачной встречи с Жаком мне еще не доводилось знакомиться со сверстниками. А до того… в Люпьяке все знают всех. От младенцев, у которых только режутся зубы, до беззубых прапрадедушек и бабушек.
Девушка оценивающе прищурилась. На фоне просторного холла она казалась всполохом цвета, коралловый шелк ее платья подчеркивал золотистый тон кожи.
— Ты ведь Таня? Не знала, что ты не умеешь говорить.
— Я… я умею.
— Так ты собиралась бродить по коридорам, пока кто-нибудь не явится тебя спасать? Или, может, ты тут шпионила?
К щекам прилила кровь.
— Прошу прощения, если я что-то сделала не так, я просто…
Девушка присвистнула.
— Mon Dieu, боже мой, кажется, ей тут придется нелегко. — Она покачала головой. — Тот факт, что я появилась здесь последней, еще не возлагает на меня обязанности приветственного комитета, — пробормотала она.
— Что значит «нелегко»? — спросила я.
Бесстрастные темные глаза под тонкими выщипанными бровями сузились.
— Ты разве не знаешь, что это за место?
— Знаю, конечно. Академия благородных девиц.
По ее лицу медленно расплылась усмешка.
— Ну что ж. Мадам попросила меня проводить тебя в ее кабинет. — Я бросила взгляд в сторону кухни. — И я не могу торчать тут весь день.
Извинения застряли у меня в горле, когда девушка посмотрела на меня так, словно знала, что я задумала, и собралась придушить меня. Я расправила плечи:
— Будь так добра, покажи мне дорогу, и я больше не стану отнимать у тебя драгоценное время…
— Ладно, — вздохнула она. — Не отставай.
Мы шли в молчании. Будь моя воля, я завалила бы спутницу вопросами. Но ее равнодушное лицо меня остановило. Я хотела спросить, где остальные девушки: пустые коридоры казались странными и гулкими. А потом я спросила бы, знакома ли она с какими-нибудь мушкетерами, встречала ли она их на светских мероприятиях, но прежде, чем я открыла рот, она сказала:
— Мы пришли.
— Спасибо, я… — Но она уже ушла — яркая коралловая вспышка мелькнула и исчезла за углом.