— А кому ты подавал сигнал фонарем? — уже гораздо увереннее спросил д'Артаньян, видя, что оказался на верном пути.
— Кто их знает, мне таких тонкостей не говорили…
— А что тебе говорили? Отвечай, мерзавец этакий, это для тебя единственный шанс спасти свою поганую шкуру!
— Я не знаю, кто они… Они ждут где-то на дороге, когда я повешу фонарь, так, чтобы издалека было видно…
— Сколько их там?
— Да говорю вам, не знаю!
Д'Артаньян покрепче прижал дуло пистолета ко лбу икавшего от ужаса злоумышленника — но не дождался более детального ответа. Быть может, пленник и в самом деле не знал иных подробностей…
— Сударь! — воззвал лежащий. — Помилосердствуйте! Против вас я ничего не замышлял… Про вас мне ничего не говорили, я вас вижу впервые в жизни, да и не видеть бы вообще! Они охотятся на женщину…
— Кто — они? — быстро спросил д'Артаньян, знавший, что время сейчас работает против него. — Кто тебе платил? Быстро рассказывай, не то мозги вышибу! Ты откуда?
— Из Намюра, сударь, это недалеко отсюда…
— А там что делал? Разбойничал, поди?
— Ну что вы, сударь… Так, немного нарушал законы, самую малость… но душегубом никогда не был, клянусь чем угодно! Два дня назад старый дружок свел меня с одним типом… высокий такой, лицо все время закрывал плащом… Меня подрядили изображать мельника на этой самой мельнице и ждать, когда появится дама… Мне ее довольно точно описали, ту даму, что приехала с вами… Я должен был за несколько часов до ее появления поджечь мост, а потом соврать про пьяную драку и поджог… Как меня предупреждали, так и случилось: ближе к вечеру прискакал всадник и сказал, что она едет по дороге к мельнице в сопровождении трех мужчин, один из них — несомненный дворянин, а двое других — скорее всего, слуги… Он сказал, что пришла пора, и ускакал, а я поджег мост и начал ждать… Когда мне покажется, что все уснули, я должен вывесить фонарь на изгороди… Вот и все, клянусь спасением души!
— А потом?
— Ну откуда я знаю! Мне было велено повесить фонарь и сидеть на мельнице тихо-тихо, как мышка, что бы ни происходило в доме… Я и собирался…
Вряд ли нужно было выжимать из него что-то еще. Во-первых, он мог ничего больше не знать, а во-вторых, время решительно поджимало, вот-вот должны были нагрянуть неизвестные злодеи…
— Ну ладно, — сказал д'Артаньян, выпрямляясь. — В твоих же интересах сидеть тихонечко…
Он осторожно спустил взведенный курок, сунул пистолет за пояс и отвернулся, собираясь выйти. В углу занималось пламя.
Именно благодаря пламени, заставившему мерзавца мгновенно отбросить высокую тень, д'Артаньян краем глаза и усмотрел угрозу…
Он повернулся как раз вовремя — мнимый мельник уже занес руку с ножом — и, молниеносно вырвав шпагу из ножен, сделал уверенный, скупой выпад, не увлекаясь фехтовальными красивостями, — к чему?
Острие шпаги, как и задумано было, безжалостно и неотвратимо вошло прямо в сердце человеку с искаженной от трусливой злобы физиономией и широким занесенным ножом.
Д'Артаньян не соврал, он только по своему обыкновению чуточку преувеличил: на его счету было не два убитых разбойника, а один-единственный. Прошлым летом в окрестностях Тарба устроили грандиозную облаву после того, как обосновавшаяся в тамошних лесах шайка обнаглела до последнего предела. Все дворянские недоросли наперебой рвались туда — а повезло одному д'Артаньяну. Он пристрелил разбойника издали, из длиннющего карабина[3] (из мушкета или пищали, очень может быть, и не получилось бы). И не испытывал потом никаких особенных чувств — все произошло на приличном расстоянии, он выпалил по бегущей фигуре, а потом на ее месте, когда они подскакали, оказался хладный труп.
Сейчас было совсем иначе. Человек, проткнутый шпагой насквозь, уже умирая, подался вперед, совершенно самостоятельно нанизав себя на клинок еще на добрую ладонь, а потом замер с занесенной рукой, его глаза и его лицо остались точно такими же, но с ними произошло нечто неуловимое, что-то неописуемое словами из них исчезло навсегда, и д'Артаньян на некий миг явственно увидел смерть, не глазами, конечно…
И торопливо выдернул шпагу, чтобы ее не сломало оседающее тело. Убитый — первый убитый им шпагой, — подламываясь в коленках, запрокидываясь, стал нелепо валиться, пока не грянулся затылком об пол в кровавых отсветах разгоравшегося, шумящего пламени.
Д'Артаньян пребывал в оцепенении совсем недолго, один краткий миг. Некогда было испытывать чувства и давать им верх над рассудком. Этот человек сам бы его убил, не опереди его д'Артаньян, вот и все чувства…
3
В ту эпоху карабином именовалось не укороченное ружье, а наоборот, гораздо более длинное и вдобавок нарезное. Тогдашний карабин заряжался гораздо дольше, чем стандартные гладкоствольные мушкеты и пищали, но превосходил их благодаря нарезам в точности боя.