Выбрать главу

— Бастилия? — горько покривился герцог. — Вы не знаете Людовика… Он способен подписать смертный приговор всем и каждому… Боже! Монсеньёр, ради всего святого! Не хотите же вы сказать… Как мне спасти себя?

В какой-то миг казалось, что он вот-вот сползет со стула и рухнет перед кардиналом на колени — столько отчаяния и страха было во всей его фигуре. Д'Артаньян осмелился покоситься в сторону — лицо Рошфора застыло в презрительной гримасе.

— Монсеньёр, я всегда был расположен к вам…

— Особенно сегодня, когда явились во Флери меня убить? — сурово спросил Ришелье. — Герцог, перестаньте отпираться, как пойманный на краже варенья глупый мальчишка. Там, — он указал на дверь, в которой давным-давно скрылись арестованные, — и не только там найдется превеликое множество людей, которые ради спасения собственной шкуры расскажут все, что они знают… и даже то, чего не знают, лишь бы их слова понадежнее отягощали других и избавили от плахи их самих. Один из них, как вы только что видели и слышали, готов был покаяться незамедлительно… А вскоре каяться будут все. Вам так хочется, чтобы кто-то другой опередил вас в откровенности, вымолив прощение?

— Монсеньёр… — протянул герцог Анжуйский плаксиво, — что я должен сделать, чтобы вы взяли меня под защиту? Я совсем молод, поймите это! Меня втянули во всю эту затею старые, опытные интриганы, собаку съевшие на заговорах еще до моего рождения! Я был молод, глуп и горяч… Вы же духовная особа, вы великий человек, неужели ваш мудрый ум не разберется строго и беспристрастно? Пощадите мою юность, умоляю вас!

И он, сползши, наконец, со стула, рухнул на колени перед кардиналом, подняв к нему залитое слезами лицо.

— Господа, помогите его высочеству сесть, — не поворачивая головы и не повышая голоса, распорядился Ришелье.

Д'Артаньян с Рошфором, проворно подхватив принца крови под локти, не без труда подняли его и посадили на стул, крепко придерживая за плечи, чтобы исключить повторение сцены, позорившей, если подумать, всех ее участников.

— Хорошо, — сказал Ришелье, словно осененный внезапной мыслью. — Я могу попытаться что-то для вас сделать. Но в обмен на полную откровенность.

— Можете не сомневаться, монсеньёр! Поклянитесь, что….

— Как духовному лицу, мне не пристало произносить клятвы, — сказал Ришелье. — Но, повторяю, если вы будете откровенны, я сделаю для вас многое…

— Что вы хотите услышать?

— Все знает только господь бог, — сказал Ришелье. — Я не всемогущ и не всевидящ, я всего лишь скромный прелат и министр… В перехваченных письмах упомянуты далеко не все главные заговорщики. Кто еще участвует, кроме вас и принца Конде?

— Антуан де Бурбон, граф де Море…

Ришелье грустно усмехнулся:

— Не просто побочный сын Генриха Четвертого, а узаконенный им… Король Людовик пожаловал ему столько аббатств, что другой мог бы до конца жизни радоваться таким доходам… еще?

— Оба Вандома…

— Ну, эти, по крайней мере, — бастарды без всякого признания…[11] Далее?

— Маршал Орнано, мой воспитатель…

— А как насчет королевы-матери Марии Медичи? Во многом человеку понимающему чувствуется ее рука…

— Ну конечно! — горько расхохотался герцог. — Как же может такое вот дело обойтись без моей дражайшей матушки? Разумеется, она вложила в заговор весь свой ум и до сих пор не растраченные силы…

Кардинал задавал вопросы, а герцог Анжуйский покорно отвечал, искательно заглядывая ему в глаза. Д'Артаньян понимал, что Гастон говорит правду — иные детали невозможно было выдумать именно в силу их чудовищности. Постепенно вырисовывалась стройная картина, а герцог, уже немного успокоившись и осушив с разрешения кардинала поданный Рошфором стакан вина, говорил и говорил — о том, как королева-мать вкупе с супругой нынешнего монарха, наследным принцем и несколькими не менее родовитыми особами готовы были вновь впустить в Париж испанские войска, как сорок лет назад, лишь бы только добиться своего; как готовы были отдать испанцам за помощь пограничные провинции и крепости; как должны были заточить в монастырь короля Людовика, позаботившись о «божественном провидении», оборвавшем бы нить жизни свергнутого монарха; как собирались поднять парижан, захватить Арсенал и Бастилию, разгромить дома сторонников кардинала после смерти его самого…

Оказалось, что д'Артаньян не знал и половины. Его все сильнее охватывало мрачное, тоскливое бешенство, так и подмывало, выхватив шпагу, вонзить острие в спину приободрившегося хлыща, уже со спокойным лицом рассказывавшего о вещах, заставлявших еще не утратившую провинциальную чистоту душу гасконца переполниться ужасом и омерзением. Иные иллюзии рассыпались на глазах, бесповоротно гибли. Этот человек, уже позволивший себе пару раз улыбнуться, был сыном Франции, священной для провинциала фигурой…

вернуться

11

Цезарь и Александр де Вандом — побочные сыновья Генриха IV от Габриэль д'Эстре (граф де Море — от Жаклин де Бей).