— Благослови тебя Господь, Том, — воскликнул Стивен, озабоченно взирая на собственные голые костлявые колени. — Как хорошо, что ты это заметил. Мой разум где–то блуждает. Я бы опозорил корабль еще сильнее.
Когда Стивен все–таки оделся, он сел за складной столик и стал писать Диане. Перо скрипело с невероятной скоростью, на койке громоздились листы бумаги.
— Если позволите, сэр, — позвал от двери Рид, — капитан полагает, что вам, может быть, интересно знать: наши гости отчалили от резиденции.
— Спасибо, мистер Рид. Я присоединюсь к вам, как только закончу этот абзац.
На палубу он поднялся непосредственно перед первым выстрелом салюта губернатору. С удовлетворением, но без особого удивления Стивен убедился, что полуукрашенный и встревоженный корабль превратился в невозмутимый боевой фрегат, уверенный, что реи выровнены с точностью до восьмой доли дюйма, а с любой части любой палубы можно есть как с тарелки.
На деле же ели с полного набора серебряной посуды Джека: из обитых байкой сундуков вытащили всё, кроме пары сломанных щипцов для сахара. Из–за кресла капитана Киллик с искренней радостью обозревал свой триумф — такое выражение странно смотрелось на лице, застывшем в сварливом недовольстве.
Гости заполнили стол. Стивен обнаружил, что ему досталось место между доктором Редферном и Фиркинсом, секретарем каторги.
— Как я рад, что нас посадили рядом, — поделился он с Редферном. — Боялся, что после нескольких слов на квартердеке, нас разлучат.
— Я тоже. С учетом размеров стола, мы бы могли друг друга и не услышать. Благие небеса, в жизни не видел ни такого великолепия на фрегате, ни такой гигантской скатерти.
— Я тоже, — присоединился Фиркинс, и уже тише спросил у Стивена. — Капитан Обри, должно быть, весьма состоятельный джентльмен?
— О да, очень и очень состоятельный. А еще он контролирует не знаю даже сколько голосов и в Палате Общин, и в Палате Лордов, а министерство его крайне ценит. — Стивен добавил еще пару деталей, дабы расстроить Фиркинса, но совсем немного, поскольку сердце его купалось в радости. Большую часть обеда, послеобеденного портвейна и кофе он провел в общении с Редферном. Великим натуралистом хирург не был. Когда Мэтьюрин, например, спросил у него, видел ли тот утконоса, доктор засомневался.
— Более современное имя — ornithorhynchus, — объяснил Стивен.
— Да, да, я знаю про это животное, — ответил Редферн. — Часто о нем слышал, не такое уж и редкое, и просто пытаюсь вспомнить, видел ли я его на самом деле или нет. Наверное, нет. Здесь его, кстати, зовут водяным кротом. Научного названия никто не поймет.
С другой стороны, Редферн мог многое поведать Мэтьюрину о поведении людей по отношению друг к другу в Новом Южном Уэльсе и на еще более страшном острове Норфолк, где он провел некоторое время: обычное, но не непреложное следствие абсолютной власти и отсутствия общественного мнения. Стивен так увлекся беседой и внутренним счастьем, что едва замечал течение обеда. Проводив доктора Редферна до госпиталя и поделившись мнением о водянке оболочки яичка, он заметил Джеку, сидевшему в одиночестве в восстановленной кормовой каюте с кружкой ячменного отвара:
— Как все замечательно прошло. Исключительно удачный обед.
— Рад, что ты так считаешь. А для меня он дьявольски тяжело шел — пришлось пахать как лошадь. Боюсь, остальные того же мнения.
— Нет–нет, вовсе нет, ни за что в жизни, мой друг. Джек, прежде чем подняться на борт, я повстречал офицера с мадрасского корабля, ха–ха! Ох, пока не забыл, на этот юго–восточный ветер полагаться можно?
— О Господи, да. Он дует десять дней подряд, и ртуть даже не шелохнулась.
— Тогда могу я попросить катер рано утром, и можно будет меня забрать у острова Берд?
— Разумеется, — согласился Джек, размахивая пустой кружкой. — Хочешь этого? Ячменный отвар.
— Если можно.
— Киллик, Киллик, сюда. Неси еще две банки ячменного отвара, Киллик, и дай Бондену знать, что доктору нужен синий катер к трем склянкам утренней вахты.
— Две банки и три склянки, сэр, — ответил Киллик, целясь в дверь. — Две банки, три склянки.
Он сильно ударился о косяк — после подобных обедов он обычно бывал пьян, но в дверь все–таки прошел.
— Что ты хочешь найти на острове Берд?
— Несомненно, там водятся буревестники. Но я не думаю там высаживаться, времени, увы, слишком мало.
— Так зачем ты туда собрался?
— Разве я не должен подобрать Падина?
— Разумеется нет.
— Но, Джек, я тебе говорил, что предупрежу его. Говорил, ещё до того, как мы ушли с Мартином, когда ты сказал, что мы отплываем двадцать четвёртого. Я его предупредил, и он будет ждать нас на берегу.
— Я, наверное, просто тогда не понял. Стивен, у меня бесконечные проблемы с каторжниками, пытающимися бежать. Чиновники меня достают и изводят, среди многих причин, в том числе и из–за этого. Мне урезали поставки и ограничили припасы, и чтобы избежать реальных проблем, мне пришлось отверповаться в бухту, что привело к еще большим задержкам. Когда губернатор вернулся, я отправился на встречу с ним и постарался представить дело как можно лучше — он признал, что обыскивать корабль в моё отсутствие неуместно и спросил, желаю ли я извинений. Я сказал, что нет, и что, если он подтверждает, что подобное не повторится, я, в свою очередь, могу заверить, что ни один каторжник не покинет Сиднейскую бухту на моём корабле, и на этом вопрос закрыт. Он согласился, мы снова встали у причала.
— Мы говорим о нашем товарище, Джек. Я связан обязательством.
— Как и я. И вообще — как ты можешь просить капитана королевского корабля о подобном? Я сделаю все необходимые заявления, чтобы помочь Падину, но не поддержу побег каторжника. Нескольких я уже завернул.
— Мне так Падину и сказать?
— Мои руки связаны. Я дал губернатору слово. Могут решить, что я подрываю свой авторитет пост–капитана и злоупотребляю представительским иммунитетом.
Стивен молча смотрел, раздумывая над ответом — просто дать понять, что услышал, или добавить жалости и презрения, и сильнее уязвить Джека. Он сказал:
— Напрасно ты так.
Отвернувшись, Стивен увидел Киллика с двумя кружками, взял одну, произнёс «Благодарю, Киллик», и понёс кружку вниз.
Дэвидж сидел в кают–компании, он сообщил, что Мартин находится внизу среди образцов, где помещает шкуры птиц в корыто с рассолом и продолжил:
— Клянусь, отвратительный обед. Я уверен, что рассерженный Угрюмый Джек насыпал соль поварешками, а гражданские сидели как на поминках. Я старался как мог, но их было не пронять. Смею сказать, то же самое было и на вашей половине стола. Не удивительно, что вы выглядите расстроенным.
— Мартин, — заговорил Стивен, добравшись до провонявшей перьями кладовой, — похоже, возникло недопонимание, и, кажется, я не смогу взять Падина на борт. Не знаю, что теперь делать. Тем не менее, лодка будет готова в три склянки утренней вахты. Может, ты пойдёшь со мной? Я прошу, потому что за ужином доктор Редферн сказал мне, что местное название утконоса — водяной крот, чего я не знал, когда твой друг Полтон говорил нам, что в реке Вуло–Вуло живут водяные кроты. Возможно, это твой последний шанс увидеть хоть одного.
— Большое спасибо, — Мартин взглянул ему в лицо при свете фонаря и тут же отвёл взгляд. — Буду готов в три склянки.
Стивен попросил помочь ему добраться до своего сундука, извлёк приличную сумму в золоте и банкнотах, снова запер и отдал ключ Мартину со словами:
— Если завтра я не вернусь на корабль, не будешь ли ты так любезен передать это моей жене?
— Конечно, — согласился Мартин.
«Кажется, я никогда в жизни не испытывал таких сильных и противоречивых эмоций», — размышлял Стивен, покидая Сидней по улице Параматта. Он намеревался уменьшить их влияние, идя быстро и далеко. Как он ранее обнаружил, физическая усталость хорошо помогает при побочных аспектах, в данном случае это раздражительность, и после нескольких часов вырисуется правильный план дальнейших действий. Но спустя часы ничего не изменялось. Его разум просто отбросил проблему и вернулся к счастью, настоящему и будущему счастью. Он преодолел большой путь в темноте, и та незанятая часть сознания, еще открытая для удивления, поражалась количеству ночных животных, которые издавали звуки и изредка мелькали в слабом лунном свете. А ведь это не так уж далеко от города: опоссумы, бандикуты, коала, вомбаты. «Что касается Джека», — произнес он, — «его герой Нельсон не поступил бы так, но Нельсон не праведник и никогда не проявлял внезапных жестов добродетели. Все–таки средний возраст настиг Джека Обри. Никогда не думал, что это случится». Стивен промолвил это беззлобно, просто констатация факта и добавил: «Одним из неоспоримых преимуществ богатства является то, что Вы не обязаны есть жаб. Можете делать всё, что посчитаете правильным».