Вопрос, что он считает правильным в сложившихся обстоятельствах, к тому времени, как взошла луна, и он повернул обратно, не разрешился. Его размышления о проблеме часто прерывались под воздействием благодати. Один из таких перерывов, пение грегорианского благодарственного хорала, который он часто слышал раньше в монастыре Монсеррат, ещё до того, как тот был разграблен, осквернён и разрушен французами, продлился целых полторы мили. Вопрос не решился и к тому времени, как он добрался до корабля, со стёртыми ногами и вымокший под набежавшим с юго–востока ливнем. Не разрешился он и после тревожной бессонной ночи, когда голос Бондена осторожно сказал ему на ухо, что катер уже у борта.
Радость осталась, но вместе с ней и печаль. Стивен оделся, на цыпочках, чтобы не будить других офицеров, прошёл в кают–компанию, тихо пожелал доброго утра Мартину и выпил чашку кофе.
На катере уже установили мачты, и, спускаясь вниз, Стивен с удовлетворением отметил, что его команду составляют исключительно давние соплаватели, военные моряки. Бонден, который понятия не имел, есть у доктора или мистера Мартина, несмотря на всю их ученость, здравый смысл, приготовил плащи от зябкого ночного ветра.
— А теперь, сэр, куда плывем? — спросил Бонден.
— Вам известен остров Берд?
— Да, сэр, видел его, когда мы входили в бухту, а капитан Пуллингс взял на него пеленг.
— Ну, хорошо. Перед этим островом, в двух или трех милях к югу, есть мыс, а к югу от этого мыса на побережье открывается вход в лагуну, обозначенный пирамидой из камней и флагштоком. Вот туда мы и отправляемся. Как думаете, сколько это займет времени?
— С таким ветром в бакштаг, сэр, к полудню легко дойдем. Джо, отваливай.
Ко времени, когда они спускались по длинной бухте, забрезжил рассвет. Рассвет столь чистый и восхитительный, что даже Джо Плейс, уже встретивший в море десять тысяч рассветов, взирал на него с одобрением, а Мартин зааплодировал. Стивен же ничего из этого не увидел: он спал, завернувшись в плащ.
Катер миновал крутой мыс, встретился с длинными волнами открытого моря, в крутой бейдевинд взял мористее, и направился на северо–восток, из–за чего качка стала спиралеобразной. От качки такого типа даже суровых моряков, если они какое–то время пробыли на суше, слегка мутило.
Стивен спал несмотря ни на что: спал, когда поверхность моря подернулась рябью из–за смены прилива, и брызги стали захлестывать в катер. Мартин приспособил плащ так, чтобы прикрыть Стивену голову, и, видя, что его из пушки не разбудишь, тихо сказал Бондену:
— Мы идем с хорошей скоростью.
— Да, сэр, — подтвердил Бонден, — у нас будет время. Мне следует держаться подальше от берега, дабы не промочить доктора, боюсь только пропустить флагшток.
— Думаете, мы уже близко? — спросил Стивен, внезапно проснувшись.
— Ну, сэр, полагаю, мы не можем быть очень уж далеко.
— Как только мы доберемся до острова Берд, я осмотрю берег в подзорную трубу, а что касается сырости — солнце нас быстро высушит, оно уже намного выше, чем я ожидал, и невероятно жаркое.
Так они и плыли: матросы негромко переговаривались на носу, ветер овевал шлюпку, солнце взбиралось всё выше, и теперь холодные брызги уже радовали, да и плащи все поснимали.
— Вот ваш остров, сэр, — сообщил Бонден, и при всходе не волну Стивен четко увидел его — зарубка на горизонте, нырнувшая за мыс.
— Так вот он какой, — произнес Мэтьюрин, и они с Мартином оба взяли подзорные трубы. Постепенно выплывал низкий песчаный берег, и они согласились, что им вроде бы знакомо то одно место, то другое. Но со стороны моря одна дюна или даже группа низкорослых деревьев походила на другую, они ни в чем не были уверены, пока вдруг с некоторым облегчением не увидели флагшток и пирамиду из камней.
— Еще нет даже одиннадцати, — заметил Стивен, — боюсь, я поднял твоих парней из гамаков слишком рано.
— Вы всегда о нас помните, сэр, — хохотнул Плейс, — мы бы сейчас всё еще полировали палубы. А тут — просто пикник.
Бонден взял курс на вход в лагуну. К его удивлению, Стивен смог сообщить, что даже в отлив над песчаной косой целая сажень воды, а самый глубокий проход, если совместить флагшток и пирамиду и взять восточнее. Бонден провел катер через умеренное волнение прибоя во внутренние воды лагуны к причалу, откуда урожай Вуло–Вуло загружали на бриг.
— Бонден, а теперь разведи огонь, — попросил Стивен, — вы же взяли обед с собой?
— Да, сэр, а Киллик положил для вас и мистера Мартина пакет с сэндвичами.
— Отлично, разведите огонь, съешьте свой обед и поспите на солнышке, если желаете. Вечером корабль подберет вас около острова Берд. Я могу не вернуться, но Мартин вернется не позднее двух часов, или полтретьего. И пусть никто не заблудится, в этих камышах могут скрываться ядовитые создания.
Порхали бабочки, некоторых они видели раньше, другие были еще больше и эффектнее. Натуралисты поймали парочку, пока пробирались вдоль реки через камыши и кусты. Но душевные терзания были сильны как никогда: бьющая ключом радость и зияющая рана. Такое ему было не по сердцу. Как и Мартину: хотя Стивен никогда не принадлежал к числу болтливых, столь притихшим он тоже бывал редко: настроение резко менялось.
Через плавни они выбрались на твердую землю и открытое пространство, луг и безбрежное небо. Речка оказалась по левую руку, тогда как в их первый визит она оставалась по правую, и они пересекли ее намного выше по течению.
— Мы на новой части пастбища, — заметил Стивен, — я только что заметил хижину, и она на полмили дальше, чем я ожидал. Ягнята, промелькнули стайки белых какаду, далекий дымок.
— Мы можем с фарлонг прогуляться пешком вдоль реки, — продолжил он, — мы пришли очень рано.
Временами ширина потока достигала десяти–пятнадцати ярдов. Поскольку уже несколько лет не случалось наводнений, крутые берега заросли кустами и высоким бухарником, но, когда речка извивалась по лугу, ее можно было запросто перешагнуть — это уже ручеек, соединяющий серию прудов. В первом из них росли любопытные растения, их они собрали, и увидели многоножку. Около второго Мартин, идущий впереди, прошептал:
— О Господи, — остановился, осторожно шагнул назад, — вот они где, — прошептал он Стивену в ухо.
Пригнувшись, они крались по берегу след в след, поэтому поднимая голову и вглядываясь через сплетение листьев и камышей, они видели только поверхность пруда. Утконосы не обращали внимания: когда Мартин впервые заметил их, они плавали кругами. И продолжали плавать друг за другом по большому кругу, в этом ритуале забыв обо всем и ни на что не обращая внимания. Оба плавали под водой, весьма глубоко, но свет падал в воду под таким углом, что для наблюдателей не было никаких бликов — они могли всё видеть: от невероятного утиного клюва до широкого плоского хвоста и четырех перепончатых лап.
— Думаю, мы можем подкрасться еще ближе, — прошептал Стивен.
Мартин кивнул и с невероятной осторожностью, ползком, они продвигались вперед. Стивен приготовился и сжал рукоятку сети. Дюйм за дюймом, каждый куст, каждое деревце, каждый пучок травы. На уровне воды двигаться было проще, извиваясь по–змеиному, друзья приближались к мягкой влажной грязи берега пруда, скрываясь за пучками ситника, вглядываясь через щели между растениями. Мальчишкой он делал точно так же — подбирался на расстояние вытянутой руки к токующему весной глухарю. Стивен закрыл рот, чтобы не был услышан стук его сердца, бухающего в горле, как хриплые старые часы.
Он мог бы его и не закрывать. Утконосы полностью отдались танцу. Стивен и Мартин сидели на мягкой земле. Наблюдали, делали заметки, сравнивали, а зверьки всё резвились. Их круг уходил к другой стороне пруда, где солнце являло их коричневый цвет, а заканчивался в тени рядом с ситником.
Проквакал зимородок–хохотун, и в его треске Стивен сказал:
— Я попытаюсь поймать одного.
Когда утконосы были на дальнем конце пруда, он медленно, медленно опустил сеть, медленно, медленно вытолкал ее в пруд прямо туда, где пролегал их курс. Дважды он позволял зверькам проплыть над сетью, а в третий раз поднял передний край прямо перед утконосом–преследователем, который немедленно нырнул, но угодил прямо в сеть. Стивен шагнул через ситник, погрузился в воду по пояс, не доверяя ни ручке, ни сетке (с таким–то весом), и большими шагами побрел к берегу, его сияющее лицо повернулось к Мартину, рукой он нежно гладил сетку: теплый, мягкий, влажный мех, колотящееся сердечко.