— Думаю, вы будете довольны, — улыбнулся Полтон. — Прибыл он сюда — кожа да кости, хотя добряк Редферн почти вылечил ему спину. Прибыл он, кстати, как Патрик Уолш. Кажется, именно так клерки заметают следы и запутывают дела до полной безнадежности. С тех пор отъедается. Я дал знать, что он заразный, и лично определил его в хижину для пастуха ягнят. Если вы поднимались от лагуны по реке, то видели ее. Могу я вас туда проводить?
— Если можно.
Луг был настоящим лугом: самый большой участок травы, который Стивен видел в Новом Южном Уэльсе, и по нему бродили толстые ягнята, некоторые из которых всё еще от души резвились. Посреди луга стояла хижина из дерна, крытая тростником. От ветра крышу удерживали прижатые камнями канаты. Тростник был родом из плавней на дальнем конце луга — там река впадала в лагуну, образуя маленький залив, из которого продукцию этого поселения отправляли морем в Сидней. У входа сидел Падин, напевая двум юным худощавым высоким аборигенам, стоявшим перед ним, про Конна Сто Битв.
— Рискну предположить, что вы захотите поговорить с ним, — предположил Полтон. — А я вернусь и подстегну повара.
— Это и пяти минут не займет, — заверил Стивен. — Скажу только, что могу прийти в устье реки на шлюпке двадцать четвертого или в случае непогоды двумя–тремя днями позже, но, в любом случае, после полудня. Буду краток: не хочу тревожить его дух — он и так мучительно пострадал.
Столько времени и не понадобилось, но к этому времени спутникам стало ясно, что дух Стивена тоже очень сильно затронут.
— Эти темнокожие юнцы, — поинтересовался Мэтьюрин, когда они приступили к благословенному обеду, — что сбежали, когда я подошел к ним ближе, они местные?
— О нет, — пояснил Полтон, — они приходят и уходят, следуя своему бродячему образу жизни. Но несколько человек неподалеку всегда есть. Мой кузен не позволяет с ними дурно обращаться или развращать их женщин. К аборигенам он добр, иногда дает им овцу или, что им гораздо больше по вкусу, котел подслащенного риса. Он пытается составить словарь их языка, но поскольку у них есть минимум десять синонимов для всего на свете, и все многосложные, а слух у кузена неважный, продвинулся он недалеко.
Они беседовали о том о сем: об интересных бабочках, встреченных по пути, особенно у последней лагуны, о необходимости сачка, оставленного у Райли, об изогнутой метательной палке, увиденной там же, об аборигенах. И тут Полтон спросил:
— Вы их действительно считаете разумными?
— Если определить разумность как способность разрешать проблемы, то — да, — ответил Стивен. — Наипервейшая проблема — выжить, а в таких обделенных всем краях эта проблема имеет чудовищные размеры. Они ее решили, а я — нет.
— Я тоже, — признал Полтон. — Но выдержит ли ваше определение тщательную проверку?
— Может, и нет. В любом случае, я недостаточно сообразителен, чтобы его защищать.
— Простите, — воскликнул Полтон, — вы же должны падать от усталости. Могу ли я рекомендовать горячую ванну перед сном? Котлы уже должны закипеть, и, по моему опыту, ничто так не расслабляет разум и тело.
— Боюсь, жалкие из нас получились гости, — заметил Стивен, обернувшись в седле, чтобы помахать через заросли уезжавшему Полтону, который в этот же самый момент тоже обернулся помахать в ответ, а потом скрылся за склоном заросшего бушем холма. — И даже утром я вел себя как деревенщина. Мне очень не хотелось бы, чтоб он пострадал, чтобы он всегда мог заверить, что не является частью моего плана.
— С точки зрения морали, этого он, скорее всего, сделать не сможет, ибо прекрасно знает, что мы задумали.
— Я имею в виду закон. С точки зрения дурацкой негибкости дурацкого закона я хочу, чтобы он мог письменно подтвердить: «Мэтьюрин мне никогда такого не говорил. Я ничего такого не говорил Мэтьюрину». Как по–вашему, это сапсан?
— Думаю, да, — Мартин прикрыл глаз рукой. — Самец. Левин упоминает, что они водятся в Новой Голландии.
— Эта птица, — признал Мэтьюрин, провожая сокола взглядом, — меня радует так же, как вас — кулик–сорока. — Он вернулся к Полтону: — Какой он все–таки добродушный человек. Сплошное удовольствие находиться в его компании. Вот если бы еще его зрение позволяло отличить птицу от летучей мыши. Может, будь у него микроскоп, хороший составной микроскоп с набором линз и хорошим столиком, он мог бы увлечься некоторыми малыми существами: корненожками, коловратками, да даже тлей… Знавал я одного пожилого джентльмена, англиканского пастора, который восхищался клещами.
Сейчас все их предосторожности были избыточными — тропа стала почти что торной дорогой. Кобылы выглядели довольно понятливыми, шагая в сторону далекой конюшни столь уверенно и живо, что даже с учетом нескольких остановок для сбора растений и добывания необычных попугаев и прочих местных птиц, они достигли «Ньюберри» — трактира на пути перегонщиков скота чуть севернее дороги в Вуло–Вуло — задолго до заката. В дневном свете Стивен наконец–то увидел бумеранг в действии. Забулдыга–абориген, спившийся от контакта с белыми, еще не растерял навыки и метал его за стаканчик рома. Бумеранг полностью оправдал рассказы Райли и даже превзошел их: уже вернувшись, он поднялся выше, паря в воздухе описал над головой аборигена медленный круг, и опустился ему в руку. Стивен и Мартин крутили его в руках и таращились в изумлении.
— Совершенно не могу понять его принцип, — признался Стивен. — Очень хочу показать его капитану Обри, который так хорошо разбирается в математике и движущей силе парусов. Хозяин, спросите, пожалуйста, не желает ли он расстаться с инструментом.
— Ни за что в этой долбаной жизни, — ругнулся абориген, выхватив бумеранг и прижав его к груди.
— Он говорит, что не намерен расставаться с ним, ваша честь, — перевел трактирщик. — Но не расстраивайтесь. У меня есть целая дюжина — я их продаю сметливым путешественникам по полгинеи за штуку. Выбирайте, какой вам по душе, сэр. Беннелон метнет его, чтобы показать, как он возвращается домой словно голубь. Метнешь? — Это уже гораздо громче, в ухо темнокожего.
— Че?
— Кинь его для господ.
— Наливай.
— Сэр, он говорит, что будет счастлив метнуть его для вас, и надеется, что вы поощрите его стаканчиком рома.
Чистым утром, освеженные, они продолжили путь. Стивен вез притороченным к седлу острохохлого каменного голубя, а Мартин увешал седло массой мешков с образцами — осел и так уже был перегружен.
По мере спуска к Порт–Джексону численность и разнообразие попугаев все увеличивались, равно как и их нестройные крики: стаи какаду, корелл, лори, целые тучи волнистых попугайчиков. Бросив первый взгляд на Сиднейскую бухту, путешественники не нашли фрегата на якоре там, где оставили его.
— Сегодня же двадцать третье, не так ли? — уточнил Стивен.
— Думаю, да, — подтвердил Мартин, — Я почти уверен, что вчера было двадцать второе.
Оба знали железную непреклонность капитана Обри по поводу времени отплытия, так что на пустую бухту взирали с большей чем обычно тревогой.
— Но вон же наша шлюпка проходит мимо Саут–Пойнт, — Стивен приставил к глазу подзорную трубу. — Я вижу флаг спереди.
— А вон и корабль, ха–ха, да он же у берега, там, где и стоял раньше, — воскликнул Мартин с радостью и облегчением. — А прямо за ним пришвартован еще один, более крупный.
— Кажется, это может быть давно обсуждаемый корабль из Мадраса, — предположил Стивен.
Впечатление усилилось, когда они въехали в город. Там повстречались ласкары в тугих тюрбанах, с удовлетворением разглядывавшие кандальников, и люди в странных мундирах таращились, как новоприбывшие. Путники направились прямо в переполненный трактир Райли. Пока Стивен собирался подбить счета с хозяином, Мартин отправился на корабль, двое мальчишек–бездельников катили тачку с образцами.
Знавший всё Райли рассказал Стивену, что «Уэйверли» действительно пришел из Мадраса, но официальных документов из Индии не привез, а уж тем более — почты из Европы. Он и не должен был их привезти, так что никто особо не огорчился, зато прибыли несколько офицеров, занявших зал трактира. Стивен сидел там, ожидая, пока у Райли найдется время разобраться с лошадьми.