— Что тут сказать? — со вздохом вспоминал Муслим Магометович об этой странице жизни. — Мальчик 18 лет впервые воспылал к женщине… Первая реакция моя — надо жениться! Сейчас мне об этом своем легкомыслии и говорить смешно. Я благодарен тем временам — что наш недолгий брак, он длился всего один год, подарил нам дочку. У меня очень хорошая дочь Марина — за что Офелии большое спасибо. А про то, что я перетерпел в той семье, и вспоминать не хочу…[17]
Все попытки склеить разбитую о быт семейную лодку не привели к желаемому: в конечном счете молодая ячейка советского общества распалась. Утверждают, что ставший звездой Муслим Магомаев платил «бешеные алименты» за свою дочь, оставшуюся с матерью. Позже Марина с матерью переехали жить за океан, в США.
Дочь М. Магомаева Марина
Глава 13. Хельсинкский фестиваль и журнал «Огонёк»
Неожиданно для себя М. Магомаев получил уведомление, что его срочно ждут в Центральном комитете комсомола Азербайджана, где молодому певцу было объявлено, что ему доверили честь представлять республику на VIII Всемирном фестивале молодежи и студентов в Хельсинки. Кроме солиста Магомаева в делегации СССР от закавказской республики были еще Оркестр радио и телевидения Азербайджана под управлением Тофика Ахмедова.
Эта поездка была очень ответственной в силу разных причин, к тому же в то время обстановка в мире ухудшалась, как фурункул планетарного масштаба, назревал Карибский кризис[18].
Сам Муслим Магометович с восторгом вспоминал это счастливое для него время, когда едва ли не впервые по достоинству был оценен его певческий талант и дана возможность заграничного путешествия.
— Хельсинкский фестиваль начался для меня в Москве — с Центрального дома Советской Армии имени Фрунзе, где гостей при входе встречали задраенными жерлами пушки времен Гражданской войны. В этом здании будущие участники молодежного фестиваля, большей частью артисты самодеятельные, собрались для репетиций культурной программы нашей делегации. Руководил этой огромной артистической «кухней» постановщик наших концертов режиссер, народный артист СССР И. Туманов.
Помню легкость, с какой я взбегал по беломраморным маршам лестницы, ведущей наверх, в репетиционные залы, в которые срочно превратились гостиные и прочие апартаменты бывшего Екатерининского дворца. В небольшой, сплошь зеркальной комнате я репетировал с оркестром Тофика Ахмедова песни «Хотят ли русские войны» Э. Колмановского на стихи Е. Евтушенко, «Бухенвальдский набат» В. Мурадели на стихи А. Соболева, итальянские лирические песни «Guarda che Luna» («Посмотри, какая луна»), «Come prima» («Как раньше…»)… Мне было приятно, что на наши репетиции в эту тесную зеркальную комнату набивались участники фестиваля из других республик. Мои песни нравились. По этим открытым эмоциям я предчувствовал успех. Чем меньше оставалось времени до отъезда на фестиваль, тем большее нетерпение я испытывал.
Из Москвы мы выехали в Ленинград. Хотя я попал в этот город впервые, но тогдашних своих впечатлений от его красот не запомнил: делегацию сразу с вокзала отвезли в порт, где нас ждал белоснежный лайнер «Грузия». На всю фестивальную неделю он становился нашим домом. Жили мы весело, шумно, дружно, под легкое покачивание теплохода у хельсинкского пирса. Большинство членов нашей делегации попали за границу впервые, чувствовали себя скованно. Невольное напряжение было еще и потому, что нас перед отъездом напичкали разного рода предупреждениями об осторожности в чужой стране, о возможных провокациях… Теплоход «Грузия» еще только подходил к причалу хельсинкского порта, а с его борта уже зазвучали песни и собравшиеся на пирсе приветствовали нас… Когда мы начали спускаться по трапу, нам вручали план города, где были помечены места будущих концертов, встреч, соревнований.
Между прочим, провокации действительно случались. К примеру, в день открытия фестиваля произошел неприятный инцидент, когда один из автобусов, в котором ехали советские исполнители, хулиганы забросали камнями.
Как вспоминал Магомаев, с оркестром Т. Ахмедова они выступали много, по нескольку раз в день, на разных площадках: в залах, на улицах. Молодость и восторг, обуревавший певца, вылились в признание: «Почему-то на финской земле мне пелось как никогда…»
18