Рэй Брэдбери
Мусорщик
© Л. Жданов, перевод на русский язык, 2013
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство» «Эксмо», 2013
Вот как складывался его рабочий день.
Он вставал затемно, в пять утра, и умывался теплой водой, если кипятильник действовал, а то и холодной. Он тщательно брился, беседуя с женой, которая возилась на кухне, готовя яичницу, или блины, или что там у нее было задумано на завтрак. К шести он ехал на работу и с появлением солнца ставил свою машину на стоянку рядом с другими машинами. В это время утра небо было оранжевым, голубым или лиловым, порой багровым, порой желтым или прозрачным, как вода на каменистом дне. Иногда он видел свое дыхание белым облачком в утреннем воздухе, иногда не видел. Но солнце продолжало подниматься, и он стучал кулаком по зеленой кабинке мусоровоза. Тогда водитель, крикнув с улыбкой «хелло!», взбирался с другой стороны на сиденье, и они ехали по улицам большого города туда, где ждала работа. Иногда они останавливались выпить чашку черного кофе, потом, согревшись, ехали дальше. Наконец приступали к работе: он выскакивал перед каждым домом из кабинки, брал мусорные ящики, нес к машине, поднимал крышку и вытряхивал мусор, постукивая ящиком о борт, так что апельсиновые корки, дынные корки и кофейная гуща шлепались на дно кузова, постепенно его заполняя. Сыпались кости от жаркого, рыбьи головы, кусочки зеленого лука и высохший сельдерей. Еще ничего, если отбросы были свежие, куда хуже, если они долго лежали. Он не знал точно, нравится ему работа или нет, но так или иначе, это была работа, и он ее выполнял добросовестно. Иногда его тянуло всласть поговорить о ней, иногда он совершенно выкидывал ее из головы. Иногда работа была наслаждением: выедешь спозаранок, воздух прохладный и чистый, пока не пройдет несколько часов и солнце начнет припекать, а отбросы – вонять. И вообще, работа как работа: он был занят своим делом, ни о чем не беспокоился, безмятежно смотрел на мелькающие за дверцей машины дома и газоны, наблюдая повседневное течение жизни. Раз или два в месяц он с удивлением обнаруживал, что любит свою работу, что лучшей работы нет во всем мире.
Так продолжалось много лет. И вдруг все переменилось. Переменилось в один день. Позже он не раз удивлялся, как могла работа настолько измениться за каких-нибудь несколько часов.
Он вошел в комнату, не видя жены и не слыша ее голоса, хотя она стояла тут же. Он прошел к креслу, а она ждала и смотрела, как он кладет руку на спинку кресла и, не говоря ни слова, садится. Он долго сидел молча.
– Что-нибудь стряслось?
Наконец ее голос проник в его сознание. Она спрашивала в третий или четвертый раз.
– Стряслось? – Он посмотрел на женщину, которая заговорила с ним. Ну конечно, это же его жена, он ее знает, и это их квартира, с высокими потолками и выгоревшими обоями. – Верно, стряслось, сегодня на работе.
Она ждала.
– Когда я сидел в кабине моего мусоровоза. – Он провел языком по шершавым губам и закрыл глаза, выключая зрение, пока не стало темно-темно – ни малейшего проблеска света, как если бы ты среди ночи встал с постели в пустой темной комнате. – Я, наверно, уйду с работы. Постарайся понять.
– Понять! – воскликнула она.
– Ничего не поделаешь. В жизни со мной не случалось ничего подобного. – Он открыл глаза и соединил вместе похолодевшие пальцы. – Это нечто поразительное.
– Да говори же, не сиди так!
Он вытащил из кармана кожаной куртки обрывок газеты.
– Сегодняшняя, – сказал он. – Лос-анджелесская «Таймс». Сообщение штаба гражданской обороны. Они закупают радиоустановки для наших мусоровозов.
– Что ж тут плохого – будете слушать музыку.
– Не музыку. Ты не поняла. Не музыку.
Он раскрыл огрубевшую ладонь и медленно стал чертить на ней ногтем, чтобы жена увидела все, что видел он.
– В этой статье мэр говорит, что в каждом мусоровозе поставят приемники и передатчики. – Он скосился на свою ладонь. – Когда на наш город упадут атомные бомбы, радио будет говорить с нами. И наши мусоровозы поедут собирать тела.
– Что ж, это практично. Когда…
– Мусоровозы, – повторил он, – поедут собирать тела.
– Но ведь нельзя же оставить тела, чтобы они лежали? Конечно, надо их собрать и…
Ее рот медленно закрылся. Глаза моргнули, один раз. Он следил за медленным движением ее век. Потом, механически повернувшись, будто влекомая посторонней силой, она прошла к креслу, помедлила, вспоминая, как это делается, и села, словно деревянная. Она молчала.
Он рассеянно слушал, как тикают часы у него на руке.
Вдруг она засмеялась:
– Это – шутка!