— Я знаю, — ответил Гильгамеш, игнорируя презрение Авраама. — Для многих молодых народов это обычное дело, но, я думаю, каждый из них рано или поздно поймёт свою глупость, и они перестанут зазря тратить людские жизни. Вот моё племя уже при моём деде перестало приносить в жертву людей. Вместо этого они начали резать глотки козам. Я же вообще от этого отказался, так как это пустая трата ресурсов и времени.
Авраам хотел ещё что-то сказать Гильгамешу поэтому поводу, но ему на плечо положил руку подошедший Эд’М. Он перевёл свой гневный взгляд на учителя.
— Скоро начнём, — ответил тот, смотря на шаманку, что уже начала трястись мелкой дрожью, кружась вокруг своей оси. Но вот её голос достиг почти неслышимого визга, и старуха, направив кинжал к сердцу девочки, приготовилась нанести смертельный удар, как вдруг дитё дёрнулось, изогнулось всем телом и закричало страшным голосом. Старуха, испугавшись, сделала пару шагов назад и уронила кинжал. Девочка же, перекатившись с камня на землю, поднялась и уставилась на людей. Часть её густых волос распались на более мелкие пряди. Миру открылся лоб и большой пурпурный глаз, полный ненависти ко всем, кого он видел. Она медленно осмотрела тех, кто когда-то были людьми, а потом завизжала со всей мочи, затопав тощими ножками. За визгом пролилась непонятная для Дэвида речь, полная ненависти и отчаяния.
«Что-то тут не так» — подумал Шепард, ибо с тех пор, как девочка очнулась, в его голове поселился рой раздражающий жужжащих насекомых. Они скреблись, причиняя ему зудящую мелочную боль. Это чувство было знакомо Дэвиду, как и эти пурпурные глаза. Но была ещё одна странность.
— Твари! — озлобился Джитуку. — Они отрезали ей язык! Они думали, что это поможет?
— О, нет, — испуганно сказал Авраам с озабоченным видом. — И она после этого ещё жива?
— Да, но это, тц-с, действительно не помогло, — прошептал Усур, начав массировать себе виски. На его лице отобразилось сильная мучительная боль. — Эта девочка проникает в мой разум, как нога в зыбучие пески.
— Что она им говорит? Точнее, вливает в их головы? — чуть не плача, спросил Авель.
— Она их презирает и пытается доказать им, что не она или её семья были повинны в засухе. И то, что она не ведьма! — сквозь зубы прошипел Каин. Его красивое лицо ещё сильнее побледнело, стерев с себя все признаки крови.
— Гильгамеш, Авраам, пора, — произнёс Эд’М, доставая из складок мантии два чёрных небольших цилиндра с маленькими выпуклыми кнопками. — Как и договаривались: по моей команде.
— Ты так и не расскажешь, откуда это добро взялось у Эха, и что это вообще такое? — с упрямым выражением на лице, спросил Гильгамеш.
— Я тебе уже сказал: эта вещи когда-то принадлежали мне. Эх просто хранил их у себя. Но я думал, что он давно от них избавился, — раздражённо ответил Эд’М. — Но вскоре ты узнаешь, что это такое. А теперь давай живо преступай к делу, иначе наш план пойдёт к праху.
Гильгамеш изобразил бунтарское недовольство на своём надменном лице, но послушался и вслед за Авраамом начал аккуратно маневрировать среди толпы, что замерла с изумлением и древним страхом на высохших лицах перед страдальчески кричащей девочкой.
Вдруг она пронзила разум людей особо сильным «криком», отчего они вынуждены были схватиться за головы, и сорвалась с места. Шаманка, что так и стояла с отвисшей челюстью, как вкопанная, в нескольких шагах от алтаря, и не менее прочих была поражена немым излиянием вовне, ожила, чуть встрепенувшись. Она что-то крикнула своим бородатым помощникам. Услышав старуху, они вышли из нахлынувшего на них оцепенения, быстро поднялись, одним рывком настигли девчонку и снова уложили её на алтарь. Дитё дёргалось, из её открытого рта в уши проникал булькающий хрип, а в головы людей всё сильнее и сильнее проникали призрачные паразиты.
Дэвиду становилась не по себе. Мир, эта память, начала выдавать неприятные сбои. На долю секунды его окружила тьма. Мир вздрогнул и восстановился. Потом снова, замерцав, ушёл во тьму, а затем перед Дэвидом вновь предстала площадь, полная испуганных людей.
«Это плохо, меня выбрасывает отсюда… Нет! Он знал про это, а значит нужно вытерпеть!»
Шепард, с трудом стоя на ногах, продолжил наблюдать, окружённый нестабильным воспоминанием.
Старуха дрожала, а её кремниевый кинжал рисовал в воздухе непроизвольные каракули. Наконец, она вытянулась, изогнулась и, что-то прокричав, направила клинок прямо в сердце девочки. На полпути кремния к грудной клетке, одновременно раздались два хлопка. За хлопками, с обеих сторон от статуи, повалил жёлтый дым, что за короткий срок накрыл собою почти всю площадь.
Когда Дэвид находится в чужих воспоминаниях во время Погружения, органы чувств работают лишь притом условии, если эти чувства были записаны в память. К несчастью, он учуял запах жёлтого дыма. Резкий запах тухлых яиц.
«Да он издевается!»
С трудом прикрываясь от несуществующего запаха, простого очерка в памяти, Дэвид продолжил наблюдать. Он надеялся на смену воспоминания, но это не произошло.
«Значит, их планом был не простое похищение девчонки с последующим побегом, а более тонкая афера?»
Вдруг жужжание насекомых прекратилось, а несколько секунд спустя раздался пугающий до глубины души голос Эд’Ма. Если до этого люди, не смотря на силу девочки, не смотря на хлопки или даже не смотря на едкий дым, почти не волновались и лишь тихо ныли и шептались, то теперь протяжный крик ознаменовал начало давки и паники. Эд’М изливал злобу на толпу на их родном языке, грубым низким басом. Настолько сильным и властным голосом, что даже у Дэвида подогнулись колени. Но вот голос медленно утих, стоило ядовитому дыму почти полностью рассеяться, и Шепард увидел их.
Все семеро, лица скрыты за деревянными масками, изображающих зубастых и рогатых животных, стояли вокруг алтаря, а девочка, без сознания, но живая, без новых ран, как показалось Дэвиду, лежала на руках Эд’Ма. Шепард услышал слабый стон и, приглядевшись, увидел старуху. С красными слезившимися глазами, она отползала от алтаря на спине. Двое её помощников лежали рядом — мёртвые, с маленькими дырочками на коротких шеях. Раны вздулись и посинели.
Дэвид осмотрелся и увидел, что большая часть людей разбежалось по своим домам или, пошатываясь, убегали за пределы деревни. Остались лишь те, что надышавшись газом, теперь лежали на боках или на спинах и тёрли себе глаза и носы. Эд’М опустил голову в направлении старухи и, указав на неё пальцем вытянутой руки, вновь что-то сказал пугающим голосом. Та, с обезумевшим лицом, резко перевернулась на живот, стала на колени, сложила ладони в жесте молитвы и начала ими быстро трясти — вверх и вниз. Эд’М заговорил новым голосом — вкрадчивым и шипящим. Лицо шаманки озарилось блаженным пониманием, и из её больных глаз хлынули слезы, но теперь не из-за ядовитого газа. Она отползла в сторону, пропуская Эд’Ма с учениками. Когда они прошли мимо Дэвида, он заметил край лица Каина. Его озаряло мрачное удовлетворение. Это напугало Дэвида.
Новое воспоминание привело Шепарда на берег маленького озера, густо поросшего невысокими широколиственными деревьями. Вдали синели высокие горы, увенчанные ледяными шапками.
Дэвид стоял посреди лагеря своих старых знакомых. Было раннее утро. Он увидел, как Джитуку неспешно и аккуратно разводил костёр. Гильгамеш сидел рядом с ним на земле. Он разложил все их пожитки и внимательно их пересчитывал. Усура, Дэвид увидел по колено в озере. Можно было подумать, что он спал стоя, чуть согнувшись и опустив руки. Но вот он резко склонился вниз, расплёскивая воду. Усур выпрямился и в его руках блеснула сопротивляющаяся рыба. Он положил её в кожаную суму, переброшенную через плечо. Авраам сидел под сенью длинного и особенно раскидистого дерева, чуть поодаль от других и аккуратно смешивал на дублёном куске кожи разноцветные порошки. Рядом с ним лежал Каин. Его грудь медленно поднималась и опускалась, а лицо было накрыто грубой тряпкой. Рядом сидел Авель и заботливо обмахивал брата длинной веткой, одолженной у гостевого дерева. Здесь же лежала и та самая девочка, укрытая овечьей шкурой. Дэвид заметил, что её вымыли, а волосы обрезали по плечи. Она была всё такой же измождённой и тощей. Это говорило о том, что с момента её спасения прошло совсем немного времени. Скорей всего она ещё даже не пришла в себя после тех событий.