— Побори в себе этот изъян, что зовётся гордыней, побори свой страх и тогда тебя и твою семью, нынешнюю и грядущую, ждёт долгая и счастливая жизнь!
Сарасвати шмыгнула носом, утёрла слёзы, поднялась, отошла к выходу и, сев спиной ко всем, начала всматриваться в вечернее свинцовое небо.
Все настолько были заворожены этим поступком Сарасвати, что никто не заметил, как Эд’М достал ещё одну чашу и наполнил её тем же напитком. Лишь его лёгкий кашель заставил их вспомнить ради чего они здесь сидели полукругом. Все с недоумением уставились на вторую чашу, но почти сразу до всех дошло, почему учитель так поступил.
— Прометей, Рей Сильвия, — нежно произнёс Эд’М. — Одному из вас будет суждено строить величайшие храмы, посвящённые знаниям и искусству, а другая будет лелеять камень и металл, наставляя свой народ на путь благоразумного рационализма. Но будьте бдительны. Живое помнит и имеет свойство воссоздавать то, что потерянно. Создавая осязаемое, не забудьте его перенести в ментально неосязаемое. Жертвуйте камнем и железом, но не тем, что может дышать и созерцать.
Рей и Прометей недоуменно посмотрели на учителя. Он в ответ положил руки им на плечи.
— Это вы ещё не зрите, но я хочу, чтобы вы запомнили слова: любовь — это то, что спасёт мир и создаст самый крепчайший союз. Но любовь порой ослепляет. А теперь пейте.
Он и она подняли свои чаши и выпили. От одной веяло розами, а от другой ромашками.
Учитель достал из-за рукава третью чашу и наполнил все три до краёв. Те, для кого они предназначались, переглянулись и каждый увидел во взгляде другого лёгкую обиду. Предугадывая реакцию, учитель выпрямился и, хлопнув в ладоши, бордо сказал:
— Тем, кому предстоит самый тяжёлый и опасный путь домой, мой отдельный, самый тёплый урок. Эти чаши наполнены не ради сухого рационализма, а просто ради сентиментального символизма. А поэтому чисто номинально начну с Кона!
Кон переменил насупленную обиду на миротворческую благожелательность и навострил уши.
— Ты стремишься познать себя и окружающий мир, дёргая за тонкие незримые ниточки, что связывают всё живое. Это тебя особенно роднит с Авраамом, но такая въедливая наблюдательность вызывает неприкрытое раздражение. Иногда… иногда следует ценить тишину и покой, а также чужое пространство — виновато произнёс Эд’М.
Все вокруг рассмеялись, а Хатиман злорадно усмехнулся. Кон Фу Ци покраснел, но при этом, оглядывая друзей, ответил ещё более звонким смехом.
— Но главное, — сказал учитель, став неожиданно серьёзным. — Будь внимателен к брошенным словам. Особенно, если они не несли в себе обиду, но в неё обратятся.
Кон невинно захлопал глазами и утвердительно мотнул головой. Он настолько был сосредоточен на учителе, что так и не увидел странное, почти незаметное выражение на лице Хатимана. Пытаясь скрыть это выражение, тот не сразу услышал учителя:
— Хатиман! Тебя терзают тяжёлые муки?
Хатиман мрачно и отрицательно замотал головой.
— Как бы там ни было, послушай меня. Ты, как никто другой, чувствителен на биофизическом уровне к малейшим колебаниям во всех плоскостях мира. Любое дуновение, любой вздох, любой шорох и ты это узришь, просто своей кожей. Это, конечно, происходит с тобой лишь тогда, когда ты на пике своих возможностей. Он уже почти наступил, не так ли? Не убирай взгляд, я уже успел в нём прочесть ответ на мой вопрос, и он меня удовлетворил. Путь к самой вершине своих способностей особенно долог и опасен. Особенно когда до конца остаётся совсем чуть-чуть. Преодолеть его в одиночку невозможно. Будь дружелюбен. Даже к тому, кто тебе кажется чуждым и даже пугающим. Страх неизвестного может скинуть тебя с вершины и все пойдёт кубарем.
Хатиман хотел было открыть рот, но учитель не дал ему это сделать, остановив его твёрдым жестом руки. Теперь его взгляд был направлен на гиганта Вендиго.
— Вендиго, — удивительно строго произнёс учитель. — Ты преодолел самый длинный путь не ради себя, а ради своего племени. И это бесценно, но было ли от меня польза? Смог ли я ответить на многие из твоих вопросов и сумел ли я тебя чему-либо научить?
— Даже больше, чем я мог представить! Но я хорошо осознаю, что это лишь крохи от бесконечного, — мягко начал Вендиго, смотря прямо в глаза учителя. — И всё равно, я вам безмерно благодарен.