Чем дальше Дэвид с Чуви продвигались вглубь квартала, тем больше становилось людей. Они пропускали их капсулу, но при этом с озорством стучали по ней, кидались в неё конфетти или обвешивали флажками на магнитиках. Чуви в ответ им нажимал на кнопку сигнала, а люди выкрывали ещё больше приветствий или салютовали. И вот, люди полностью заполнили проезжую часть, заставив дорогу широкими столами, плотно заставленную разнообразной едой и питьём, и капсула больше не могла никуда проехать. Чуви небрежно повернулся к Дэвиду и сказал:
— Мы почти на месте, но дальше, сочувствую тебе, придётся пешком.
— Переживу, — безразлично ответил Шепард. Чуви хитро улыбнулся ему и нажал на другую кнопку. Крыша капсулы исчезла и звуки улицы, что до этого больше напоминали радиопомехи, ворвались внутрь многоликим звуковым хаосом. Трубы, людские восклицания, поздравления, электронные семплы, барабаны, скрипки, звуки животных и смех разной тональности и оттенков. Дэвида всё это окончательно сбило с толку. В его голове была настоящая каша, в ушах звенело, а глаза болели от пестроты красок и форм. Шепард окончательно понял, что он совершенно отвык от такого количества счастливых людей. Это его ещё больше сбивало с толку и несколько смущало. Чуви, в свою очередь, наслаждался всей этой эйфорией.
Увидев мусорщика, вылезающего из машины, люди почти одновременно радостно выкрикнули его имя и потянули к себе, зовя его на праздник. Тот вежливо отказывал им по той причине, что у него сегодня запланирован праздничный ужин с любимыми родственниками и ближайшими друзьями, однако он не отказывался от угощения и выпивки. Дэвида также захватила эта доброжелательная волна.
Каждый знал, как его зовут и откуда он. Каждый хотел поподробнее узнать о его способностях и не чурались ими воспользоваться. Одному нужно было вспомнить, где он дел выигрышный лотерейный билет. Вторая желала забыть о несчастной любви. Третий не прочь был заиметь талант своего соперника. От этого Шепарду стало не по себе, и он бросил на Чуви злобный взгляд. Тот в ответ лишь разводил руками и повторял: «Слухи»
Но вот они вырвались из людского столпотворения и оказались в узеньком, но уютном проулке. Здесь было непривычно тихо, а людей хоть и было немало, но было достаточно много свободного пространства для манёвров. Через всю дорогу шёл широкий стол. Его покрывала цветная скатерть с узорами из цветов и листьев и бахромой по краям. Люди здесь тоже сносили еду и выпивку к столу, но что-то отличало их от прочих жителей квартала. Дело было не только в том, что здесь были в основном джитукуанцы и одинсонцы, а в том, что это больше напоминало собрание одной огромной семьи в пару сотен человек. Каждый обращался друг к другу по имени. Все друг друга понимали с полуслова. Действия толпы было слаженной и даже синхронной.
Из ближайшего дома, в окружении нескольких детей, в возрасте от восьми до пятнадцати лет, вышла высокая пухлая и миловидная девушка одинсонских кровей. Голубоглазая девушка, румяная и добродушная, была одета в простое нежно-салатовое платье с фартуком, а голову ей покрывал алый платок из-под которого до пояса спускалась толстая коса туго заплетённых волос. Дети были одеты в простые рубашки со штанами и в платья на ремешках. Одежда была простой, но чистой и хорошо скроенной. Ребятишки тащили блюда с едой или кувшины с напитками. Одинсонка несла большой поднос, полный жаренного, пахнущего базиликом и перцем, мяса. Она посмотрела в их сторону и, увидев Чуви, засияла. Женщина быстро и грациозно подбежала к столу, поставила на него блюдо, что-то сказала детям и побежала на встречу гостям. Остановившись рядом с ними, она склонилась к Чуви и горячо его расцеловала в обе щеки. Затем она выпрямилась и заговорила красивым низким голосом:
— Вот так неожиданность! Мы тебя не ждали настолько рано, Чуви!
— Тут кое-что поменялось, Ингрид. Праздник был перенесён в другое место, — заговорчески зашептал на ухо женщине Чуви. — Конечно, стоило сообщить в первую очередь Хане, но вы поближе будете.