Глициния обернулась и огляделась. По бокам от неё нависали массивные стеллажи, возвышаясь до самого потолка. На них, вплотную друг к другу, стояли контейнеры с зерном. Высоко под потолком горело множество ламп, испускающих холодный, но очень яркий свет, отчего здесь, где должна была быть непроглядная тьма, царствовал рассеянный сумрак. Воздух был сухим и в меру тёплым. Время от времени он приходил в движение, становясь чуть более прохладным. Глициния вздохнула и медленно направилась вперёд.
Несмотря на то, что здесь её шаги раздавались гулким эхом, она не боялась быть кем-либо замеченной, ведь место было выбрано для встречи неспроста. До начала посевной сюда никто из живых людей не придёт, а молчаливую охрану не волновало, кто сюда проникал, до тех пор, пока они не трогали то, что у них здесь хранилось, чем многие и пользовались. Да и сами семьи Конгломерата часто использовали свои же склады для тайных переговоров и встреч, в том числе и с Инженерами. Да что уж там, Сильвийский союз предпринимателей был настолько богат, что мог обеспечить содержание собственных грузовых лифтов или даже арендовать ковчеги Инженеров. Идя по лабиринту склада, Глициния, вспомнила: когда она выполняла задание в «Параллели», старик Гарибальди постоянно жаловался на то, что из-за такого своевольного отношения конгломерата к безопасности всей Башни, однажды они плохо кончат.
«Всё-таки он был прав» — усмехаясь, подумала девушка. И если она хорошо усвоила уроки Блеза, то именно из-за нежелания конгломерата сотрудничать без выгоды для себя, почти никогда не прибегая к помощи гильгамешцев, лучших программистов реальности, их система защиты была до безобразия дырявой. Однако события последних дней заставили их резко пересмотреть свои принципы. И если под общий переполох ей кое-как удалось просочиться во Фронтир, то теперь выбраться отсюда было практически невозможно.
При этом выбор Глицинии именно Лавуазье был не случаен: они были самой богатой семьёй в Конгломерате. Она не только контролировала всю химическую промышленность Фронтира, но и владела всеми её аграрными секторами. А ещё они единственные, если не считать Беретта, кто соглашался сотрудничать с «Параллелью» и Советом, несмотря на нерентабельность, по мнению прочих из Конгломерата, подобных союзов. По этой же причине Лавуазье больше других платили Инженерам и поэтому связаться с ними им было легче других.
«Что ж, война войной, а есть каждому хочется» — с мрачным сарказмом подумала Глициния, украдкой всматриваясь в контейнеры — пшеница сменилась рисом. При этом она вспомнила, что главная житница Башни, Джитуку, как раз из-за постоянных внутренних войн и распрей последних нескольких десятилетий, не могла экспортировать ни зерно, ни прочие сельскохозяйственные продукты в достаточных количествах, чем до сих пор и пользуются Лавуазье. Она также была уверенна в том, что они сами, время от времени, подстрекали того или иного джитукуанского князька на очередной конфликт, если в их выдавались богатые урожаи и мирная жизнь…
Спустя долгие минуты блуждания среди стеллажей, Глициния вышла на просторный, хорошо освещённый, ничем не занятый, участок склада. Лишь его центре стоял длинный железный стол и нескольких стульев.
Постояв в нерешительности, на границе между коридором из стеллажей и открытым пространством, нервно оглянувшись через плечо, девушка осторожно двинулась к столу.
Чем ближе она была к месту встречи, тем тревожней и тревожней ей становилось. Да, здесь было непривычно тихо, лишь где-то высоко под потолком шумела вентиляция и система климат-контроля, но для складов сильвийцев это было обычным делом. Глицинии не нравилось другое: посредника до сих пор не было. Это было пугающим предзнаменованием. Посредники Инженеров никогда не опаздывают, а она, если верить времени на её часах (подарок Монгуса), пришла с небольшим опозданием.
Её рука автоматически потянулась к висевшему на поясе плазменному пистолету, как вдруг сзади неё что-то беззвучно приземлилось. Она круто обернулась, направив пистолет туда, где краем зрения уловила движение подозрительной тени, но ничего не увидела. Тишина давила на неё всё сильней и сильней, и она непроизвольно сглотнула, а под ложечкой засосало сильнее обычного. Пандорум, что до этого лишь слегка вибрировал, лежа в своей металлической скорлупе, ожил и начал поддёргиваться. И тут затылок Глицинии обдал тёплый воздух, пропахший дешёвым табаком. Усамого уха она услышала голос, который никогда в своей жизни больше не хотела слышать.