…
Начало Первой мировой войны редактор Avanti! встретил, как и полагалось убежденному социалисту-интернационалисту. Муссолини надеялся, что социалисты остальных стран проявят себя как минимум с той же степенью «ответственности», что и их итальянские «товарищи» – то есть проголосуют против кредитов своим правительствам, призовут массы к протестам, а в общем – решительно выступят против войны.
Действительность разрушила все его ожидания. Европейские социалисты оказались неспособными к борьбе даже в той форме, на которую отваживались их итальянские коллеги. Во Франции, Германии или Австро-Венгрии никто не вступал в схватки с полицией, не устраивал забастовок, не повреждал железных дорог. Улицы европейских городов заполнили толпы, но это были толпы патриотично настроенных манифестантов.
Они распевали национальные гимны и громили не государственные учреждения, а посольства неприятельских стран или витрины «вражеских» магазинов. В Англии началась печально известная охота на такс – эту «немецкую породу» порой безжалостно забивали прямо на улицах. Как же – любимые собаки кайзера! Во Франции призывники опасались не успеть к главным боям и спорили, какой из корпусов их славной армии первым войдет в Берлин. В России разгромили немецкое посольство и запретили исполнять «немецкую музыку», впопыхах не сообразив, что одним махом упразднили большую часть классических произведений. Общественность Германии и Австро-Венгрии сплотилась, чтобы противостоять «сербским террористам», «русскому варварству» и французскому реваншу. Страсти были накалены до такой степени, что одну американку, принятую добропорядочными немецкими фрау за жительницу «коварного Альбиона», буквально заплевали в поезде.
В общем, настроения народов оказались далекими от умозрительных представлений социалистов – внезапно оказалось, что у «самого массового движения в истории человечества» не так уж много настоящих приверженцев. Ничего подобного протестам, охватившим Италию во время войны с Эфиопией в 1895–1896 годах или даже кампании против Османской империи в 1911–1912 годах, в Европе не наблюдалось.
Австрийские и немецкие «камрады» распевали песни, спеша на фронт в поездах. Но что взять с «простых людей», если большинство левых партий Европы с оговорками, но солидаризировалось с собственным правительством? Так поступили почти все – кроме совсем незначительных социалистических фракций вроде партийных групп Владимира Ленина или Карла Либкнехта. «Второй Интернационал» не смог ни предотвратить, ни остановить войну.
И без того изрядно разочаровавшийся в своих, домашних, социалистах Муссолини получил новый удар – теперь от Интернационала. До этих событий он, как и многие другие в Италии, мог утешаться тем, что где-то есть более последовательные социалисты, чем у него дома, – теперь же иллюзии развеялись. Более того, все чаще слышались голоса о том, что Италии следует вступить в войну, – и эти голоса звучали не только справа, но и слева!
Итальянские республиканцы, к которым все более дрейфовали остальные левые, настаивали на том, что развернувшаяся война – это хороший шанс для Италии. Шанс, который не повторялся с 1859–66 гг. – разбить, идя в тени могущественных союзников, ненавистную австрийскую монархию и наконец-то закрыть давний вопрос объединения всех итальянцев в одном государстве.
Сторонники вступления Италии в войну на стороне Антанты объединились под общим названием «интервентисты» – пожалуй, при той пестроте политических взглядов, что наблюдалась в их лагере, менее широкая платформа была невозможна. Взгляды этих людей на внешнюю политику страны во многом перекликались с позицией ирредентистов, хорошо знакомых Муссолини по Трентино. Война против Австро-Венгрии, убеждали интервентисты, это справедливая война с любых точек зрения. Националисты приветствовали «освобождение итальянских братьев из-под австрийского сапога», а социалисты могли успокоить свою совесть тем, что борьба с «реакционной» монархией Габсбургов была бы борьбой революционной. Все это, разумеется, было бесконечно далеким от истины, но в те месяцы мало кто задумывался об объективности.
А пока что правительство Италии объявило о своем нейтралитете, несмотря на тридцатилетний статус союзника Германии и Австро-Венгрии. Виктор Эммануил III своим королевским словом гарантировал австрийцам и немцам «благожелательный нейтралитет». Стало очевидным, что итальянская дипломатия колеблется, желая примкнуть к победителю, но, в общем-то, решение не спешить со вступлением в войну было почти неизбежным. Воевать на стороне Центральных держав против Антанты Италия попросту не могла. Ее армия еще не оправилась от войны с турками, но главным было то, что выступать на стороне Австрии и Германии, в соответствии с прежними договоренностями, в Италии не желал почти никто, даже убежденные монархисты и клерикалы, чьи симпатии были на стороне католической Австрии и консервативной политической структуры Германской империи.