Выбрать главу

Правительство, не ожидавшее от своих «подопечных» такой прыти, растерялось, но предпринимать что-либо было уже поздно. Выборы состоялись, а уже готовое обвинение Муссолини в подготовке к насильственному перевороту пришлось убрать в стол – отныне вождя фашистов защищал депутатский иммунитет. После стольких попыток стать депутатом нижней Палаты дуче наконец-то добился желаемого.

Социалистам удалось все же сохранить статус одной из крупнейших фракций парламента – к выгоде Муссолини, который продолжал утверждать, что левые представляют собой сторону, развязавшую настоящую войну в итальянских городах и деревнях. Страх перед кровавым гражданским конфликтом продолжал оставаться сильнейшим политическим оружием в его руках – «красная угроза» легитимизировала действия фашистов.

Однако теперь не только левые с тревогой следили за взлетом новой политической силы. Консерваторы – вчерашняя элита, вся эта аристократия и буржуазные либералы с их капиталами, – все они морщились от вида чернорубашечников. И на самом деле было от чего – повседневная деятельность фашизма, мягко говоря, не везде и не всегда была вдохновляющей. Во многих местах она перерождалась в откровенный бандитизм, парализуя всякое подобие нормальной жизни.

Ворвавшись со своими бойцами в какой-нибудь город, иной жестокий фашистский вожак устраивал в нем царство произвола, от которого страдали не только политические противники, но и многие аполитичные горожане. Конечно, это мало было похоже на официально принятую «карательную» практику во время гражданской войны в бывшей Российской империи: вместо массовых расстрелов – оплеухи и побои, вместо организованной системы государственного террора – хаотические вспышки насилия, но бесконтрольность развращала лидеров боевых отрядов движения. Сквадристы (еще одно самоназвание бойцов фашистской партии – от итальянского squadristi, то есть эскадроны) дичали, порой выходя из-под контроля своего вождя… А что же он?

На словах Муссолини всегда был против «излишнего насилия» по отношению к политическим врагам. В своих выступлениях он вполне допускал его в той же мере, что и кровопускание при хирургической операции – но не более того. Но насколько с этим соглашались его соратники? И где следовало проводить линию между насилием «умеренным» и «излишним»? В итоге каждый фашистский вожак решал этот вопрос для себя самостоятельно, и постепенно стремление разрешать сложные вопросы простыми методами возобладало.

Неудивительно, что в первый же день работы новой Палаты фашистские законодатели устроили драку, в буквальном смысле вышвырнув из здания парламента ненавистного им депутата-коммуниста, дезертировавшего из армии во время Мировой войны. Муссолини, организовавший эту акцию, благоразумно отошел в тень, предоставив всю «славу дня» командиру своих чернорубашечников. Если таким образом можно было обращаться с защищенным иммунитетом «народным избранником», то на что могли рассчитывать остальные?

Со временем «политические методы» фашистов становились всё жестче – вплоть до убийств и даже демонстративных расправ. Все чаще лилась кровь. Муссолини, всегда чувствительный к подобным вещам, начинал опасаться, что поддержка от среднего класса, крестьянства и части буржуазии может столь же быстро исчезнуть, как и появилась. Тот факт, что многие генералы вели в своих войсках агитацию в поддержку его «движения», а также снабжали чернорубашечников оружием и грузовиками, был намного значимее деятельности любого фашистского боевика или оратора. Муссолини это хорошо понимал и рисковать симпатиями со стороны армии и полиции не желал.

Иначе говоря, он держал руку на пульсе: балансировал, стараясь поддержать репутацию среди респектабельных правых (и властей вообще), но и не утратить при этом столь значимый для него «динамизм» – другими словами, способность к организованному насилию в масштабах страны.

Муссолини также очень опасался того, что какой-нибудь «увлекшийся» насилием соратник мог бросить ему публичный вызов, а то и вовсе начать внутрипартийную фронду. Конечно, свергнуть вождя такому оппозиционеру вряд ли бы удалось, но даже небольшой публичный раскол между боевым крылом «движения» и его политическим руководством мог обернуться тяжелым моральным поражением.