После первой беседы с королем новоиспеченный премьер буквально за несколько часов набросал список имен будущих министров, без малейших трудностей получив вялое одобрение монарха. Таким образом, новое правительство было сформировано в рекордные для тогдашней Италии сроки – в течение одного дня. Это не было единственным политическим рекордом того периода. Во-первых, со времен графа Кавура Итальянское королевство не имело столь молодого премьер-министра – Муссолини стал им в 39 лет – и мало какой премьер занимал одновременно так много министерских постов, а во-вторых – никогда еще места в формирующемся правительстве не распределяла партия, имевшая столь малую фракцию в парламенте.
Имена новых министров стали одним из обнадеживающих сигналов, говорящих о том, что новый премьер не фанатик, но разумный человек, который стоит намного выше большинства своих агрессивных соратников. Несмотря на революционную риторику, Муссолини сумел создать коалиционное правительство, в состав которого вошли представители почти всех политических сил Италии. Хотели пригласить и социалиста, но в последний момент Муссолини отказался от этой мысли. У коммунистов, разумеется, не было ни единого шанса.
Из шестнадцати мест в новом кабинете министров Муссолини занял сразу три кресла – в качестве премьера, а также министра иностранных и внутренних дел. Фашисты получили еще несколько важных постов, включая министерства финансов и юстиции, но большинство мест распределили между «либералами», «националистами», «католиками» и внепартийными кандидатурами вроде уже знакомого нам генерала Диаса, сохранившего за собой пост военного министра.
Новый кабинет нельзя было назвать в полном смысле слова фашистским, но Муссолини и не собирался ограничиться исключительно кадровыми перестановками. «Технические специалисты» вполне устраивали его, а потому пост министра образования смог занять либеральный профессор философии Джованни Джентиле. Для Муссолини это не было проблемой – в конечном счете, полагал он, все они будут помогать созданию «новой Италии», возглавлять которую будет дуче и его партия. Пожалуй, твердое намерение «оставить будущее за собой» было единственным явно выраженным пунктом «программы» нового правительства. Насчет всего остального Муссолини не без иронии отвечал, что «Италии недостает не программы, а людей достаточно сильных и волевых, чтобы воплотить программы в жизнь». Его предшественники были неспособны разрешить стоящие перед страной проблемы – а он сможет. На деле это означало, что фашисты готовы использовать старые рецепты оздоровления экономики, но будут стремиться к полному доминированию в политической жизни страны. Что касается методов достижения того и другого, то их будут варьировать исходя из общей обстановки в Италии и Европе. Но совершенно очевидно, что уже тогда, в 1922 году, по замыслам Муссолини, конечным итогом всей этой деятельности должно было стать рождение авторитарного государства с правящей партией и ее вождем во главе нации.
Сегодня, когда существует достаточное количество авторитарных режимов с рыночной экономикой, подобное сочетание репрессивного аппарата и «законов рынка» не кажется странным, но почти сто лет назад революционный радикализм считался немыслимым без столь же коренных перемен в социальном укладе и экономической жизни. Благодаря контрасту с российскими большевиками, Муссолини, с его «самоограничением», выигрывал в глазах итальянцев.
Тем не менее депутаты и сенаторы двухпалатного итальянского парламента почти сразу ощутили тяжелую руку нового главы кабинета. Муссолини пришел к ним с настроением Кромвеля, разгоняющего «Долгий парламент». Возможно, внешняя бескомпромиссность скрывала некоторые колебания премьера, но в любом случае Муссолини неизбежно должен был использовать единственный имевшийся у него рычаг влияния на парламент – воинственно настроенные легионы чернорубашечников. Так он и поступил.