– Прости меня, тезка, – обратился Гачинович к Иличу. – И вы, братья, простите. Я сегодня уже много говорил, но хочу добавить еще. Сербскому народу нужен такой род борцов, как русские террористы Желябов и Соня Перовская, потому что они соответствуют нашей традиции, богатой страданиями, заговорами и бунтами. В сегодняшнем сербском затишье нужна великая и скорая цель.
– Да, великая и скорая, – подтвердил Илич.
Всегда в тяжелые минуты своей жизни Голубич вспоминал своих юных друзей-романтиков из «Молодой Боснии», готовых отдать свои жизни, чтобы живущему рядом человеку стало жить лучше. Вспоминал и эти их слова о великой и скорой цели. А как он сам искал и жаждал ее!
– Я спрашиваю, что было дальше. Как вы оказались в Европе? Где учились? – словно из тумана донесся до арестованного голос немецкого офицера.
Допрос продолжался.
– Когда вы покинули Боснию и куда уехали?
– Я, господине, уехал в Сербию. Там легче было учиться. Я хотел быть учителем. Но война помешала. В 1908 году мой родной край Босния и Герцеговина был аннексирован Австро-Венгрией. Как серб, я хотел жить и учиться в Белграде, куда уехал и где учился в 1-й гимназии.
Мустафа хорошо помнил, как он подолгу бродил по центральным улицам города, ошеломленный обилием высоких каменных домов, количеством людей и магазинов. Он постоянно натыкался на кого-нибудь, вызывая насмешки и ехидные замечания.
Особенно поразили его ярко освещенные витрины роскошных магазинов. Рассматривая сквозь удивительно прозрачные и чисто вымытые стекла витрин дорогие наряды и украшения, Мустафа постоянно вспоминал маленькие грязные лавчонки в родном Сточе. Мать, деловито перебирающую сложенные кучей рубахи, трусы, носки. Она вздыхает и что-то ворчит про дороговизну и плохое качество товара. Юноша вздрагивает и, словно из глубокого сна, возвращается к сверкающим витринам Белграда. И снова без устали бродит от одного магазина к другому.
Начало борьбы
Глухая беззвездная ночь. Граница между Боснией и Сербией. Тишину ночи нарушают шорох и звуки осторожных шагов. Несколько теней пересекают границу со стороны Боснии и исчезают в кустах на территории Сербии. Группа останавливается на краю большой поляны. С противоположной стороны раздается негромкий свист. Группа осторожно, но быстро бросается на его звук. На самом краю леса ее встречают несколько человек, среди них Мустафа. Он бросается к Гавриле Принципу, обнимает его, хлопает по плечам:
– Все, брат, ты в Сербии. Долой Австрию!
– Долой Австрию! Ура! Да здравствует Сербия! Да здравствует свобода!
Обычный солнечный день в Белграде. По узкой Князь Михайловой улице, самой длинной пешеходной улице столицы, идут Принцип и Голубич. На голове последнего феска, на плечах пелеринка. Он нетерпеливо тянет Принципа за собой.
– Давай, друже, давай. Сейчас ты увидишь таких людей. Это, вправе, не люди, а богатыри. Каждый из них стоит десятерых.
Они входят в ресторан, обставленный предельно просто. Зал полон людей, но Мустафа уверенно проходит в дальний угол и по-хозяйски усаживается за пустой столик. Принцип садится напротив, спиной к окнам. Рядом длинный стол, стоящий вдоль стены. За ним человек пять или шесть, в основном офицеры. С торца, лицом к Мустафе, сидит человек огромного роста, в тесном полковничьем мундире. Он занят разговором с соседом, но замечает появление Мустафы и его спутника. Он быстро поворачивает голову к пришедшим и едва заметным кивком приветствует их, но тут же вновь поворачивается к собеседнику – мужчине средних лет с длинными усами, в форме пехотного майора.