Бодрая, немного танцующая походка Чики начала замедляться, а затем стала напоминать движениями кота, охотящегося на голубей. Мля, этот кот встретил явно не голубей. На горизонте нарисовалась компания из трех пацанов-вэшников с параллельного класса, возглавляемая Гансом, то есть Гешкой Сердюковым. В его лице было действительно что-то от типичного фильмовского немца – белокурой бестии. Это были те самые чикины антагонисты, избившие его в момент моего подселение. Пока тело растерянно думало над своими безрадостными перспективами, паскудный Ганс заметил его:
– Ком цу мир! – подозвал он Чику.
Пора выручать напарника. Я спокойно вразвалочку подошел к блондинчику и поинтересовался:
– Дальше что?
– Будто не знаешь? Ты недоплатил копеек сорок. За это сейчас всё из карманов выложишь и отдашь, – радостно объяснил Ганс и, предвкушая приятное развлечение, заржал.
– А может, это ты мне сейчас свои денюжки выложишь? – невинно предложил я.
Свита Ганса в недоумении выпучила на меня глаза, а сам он, нервно улыбаясь, злобно заявил:
– Значит, хочешь, чтобы у тебя второй рог вырос? Обеспечу, только попроси.
С этими словами он резко замахнулся. Я присел, увернувшись от удара, и с места врезал ногой по голени. Ганс взвыл. Добавил ему по скуле боковым замахом руки. Второй пацан подскочил, но, напоровшись на удар ногой в живот, упал, согнувшись. Третий, толстенький парнишка, оказался сыкливым и не полез драться.
– Деньги из карманов! – неожиданно для себя, рявкнул на них.
Толстый, помертвев, мгновенно достал две бумажки по рублю.
– Если проверю и найду хоть копейку, убью без разговоров.
Ганс с бледным от боли лицом без слов передал мне деньги через толстого.
– Ладно, гуляйте, – благодушно разрешил им, – Дышите через ноздри.
Пересчитал деньги – шесть рублей.
– Круто мы погуляли с тобой, Чиканос! – пробормотал я, сам офигевший, уходя от печальной троицы.
2
Четверг, 30.01.1975 г.
Не доходя до гостиницы, свернул к магазину. Набрал там жратвы всякой примерно на три рубля с лихуем: колбасы докторской, хлеба, сырков плавленых штук шесть, лука зеленого с большими головёшками и итогово подчеркнул всё бутылочкой портвешка три семерки. Ввалился со всем этим желудочным безобразием в подвал. Кроме Вовки, радостно встретившего меня, нагруженного припасами, там сидели еще несколько разновозрастных пацанов.
Подвал этот никогда не закрывался, и никто не крал отсюда матрасы на лежаках, старенькую радиолу и гитару-шестиструнку. Здесь было тепло зимой и прохладно летом. Здесь пережидали родительские репрессии матерые двоечники. Здесь просто так сидели и общались пацаны, когда им надоедало слоняться по городку и мозолить глаза взрослым и ментам. Чужаки опасались сюда заходить без спроса. К нарушителям применялись различные меры воздействия, вплоть до набивания морд и пинания других частей тела.
Лампочка светила только в самой большой комнате. В других частях подвала было цивильно только в близлежащих комнатах, но со свечным освещением. Там тоже располагались лежаки. В остальных помещениях было грязно, вонюче и клопно. Для ночевки на всякий случай место показалось вполне удобным. Удовлетворившись мыслями и немного поев, предоставил телу право насладиться дальнейшим насыщением. Чуть не угробил этим парня. Чика подавился куском колбасы и долго откашливался. Затем принялся упрекать Вовку:
– Ты чего мне в рот сунул? Чуть не сдох из-за тебя.
– Ничего я тебе в рот не совал. Сам откусил, сука, – возмущенно заорал Медик, – Если у тебя мозги отсохли, то это к Перлику. Он тот ацетон тогда притаранил. От которого чуть все не сдохли.